Page 14 - Дворянское гнездо

тоже стеснял; он ими гнушался, они его боялись, а с сестрой Глафирой, которая была
двенадцатью годами старше его, он не сошелся вовсе. Эта Глафира была странное существо:
некрасивая, горбатая, худая, с широко раскрытыми строгими глазами и сжатым тонким ртом,
она лицом, голосом, угловатыми быстрыми движениями напоминала свою бабку, цыганку,
жену Андрея. Настойчивая, властолюбивая, она и слышать не хотела о замужестве.
Возвращение Ивана Петровича ей пришлось не по нутру; пока княжна Кубенская держала
его у себя, она надеялась получить по крайней мере половину отцовского имения: она и по
скупости вышла в бабку. Сверх того, Глафира завидовала брату; он так был образован, так
хорошо говорил по-французски, с парижским выговором, а она едва умела сказать «бонжур»
8
да «коман ву порто ву?» [ ] Правда, родители ее по-французски вовсе не разумели, да от
этого ей не было легче. Иван Петрович не знал, куда деться от тоски и скуки; невступно год
провел он в деревне, да и тот показался ему за десять лет. Только с матерью своею он и
отводил душу и по целым часам сиживал в ее низких покоях, слушая незатейливую
болтовню доброй женщины и наедаясь вареньем. Случилось так, что в числе горничных
Анны Павловны находилась одна очень хорошенькая девушка, с ясными, кроткими глазками
и тонкими чертами лица, по имени Маланья, умница и скромница. Она с первого разу
приглянулась Ивану Петровичу; и он полюбил ее: он полюбил ее робкую походку,
стыдливые ответы, тихий голосок, тихую улыбку; с каждым днем она ему казалась милей. И
она привязалась к Ивану Петровичу всей силою души, как только русские девушки умеют
привязываться, – и отдалась ему. В помещичьем деревенском доме никакая тайна долго
держаться не может: скоро все узнали о связи молодого барина с Маланьей; весть об этой
связи дошла, наконец, до самого Петра Андреича. В другое время он, вероятно, не обратил
бы внимания на такое маловажное дело; но он давно злился на сына и обрадовался случаю
пристыдить петербургского мудреца и франта. Поднялся гвалт, крик и гам: Маланью заперли
в чулан; Ивана Петровича потребовали к родителю. Анна Павловна тоже прибежала на шум.
Она попыталась было укротить мужа, но Петр Андреич уже ничего не слушал. Ястребом
напустился он на сына, упрекал его в безнравственности, в безбожии, в притворстве; кстати,
выместил на нем всю накипевшую досаду против княжны Кубенской, осыпал его обидными
словами. Сначала Иван Петрович молчал и крепился, но когда отец вздумал грозить ему
постыдным наказаньем, он не вытерпел. «Изувер Дидерот опять на сцене, – подумал он, –
так пущу же я его в дело, постойте; я вас всех удивлю». И тут же спокойным, ровным
голосом, хотя с внутренней дрожью во всех членах, Иван Петрович объявил отцу, что он
напрасно укоряет его в безнравственности; что хотя он не намерен оправдывать свою вину,
но готов ее исправить, и тем охотнее, что чувствует себя выше всяких предрассудков, а
именно – готов жениться на Маланье. Произнеся эти слова, Иван Петрович, бесспорно,
достиг своей цели: он до того изумил Петра Андреича, что тот глаза вытаращил и онемел на
мгновенье; но тотчас же опомнился и как был в тулупчике на беличьем меху и в башмаках на
босу ногу, так и бросился с кулаками на Ивана Петровича, который, как нарочно, в тот день
причесался a la Titus и надел новый английский синий фрак, сапоги с кисточками и
щегольские лосинные панталоны в обтяжку. Анна Павловна закричала благим матом и
закрыла лицо руками, а сын ее побежал через весь дом, выскочил на двор, бросился в огород,
в сад, через сад вылетел на дорогу и все бежал без оглядки, пока, наконец, перестал слышать
за собою тяжелый топот отцовских шагов и его усиленные, прерывистые крики… «Стой
мошенник! – вопил он, – стой! прокляну!» Иван Петрович спрятался у соседнего
однодворца, а Петр Андреич вернулся домой весь изнеможенный и в поту, объявил, едва
переводя дыхание, что лишает сына благословения и наследства, приказал сжечь все его
дурацкие книги, а девку Маланью немедленно сослать в дальнюю деревню. Нашлись добрые
люди, отыскали Ивана Петровича, известили его обо всем. Пристыженный, взбешенный, он
поклялся отомстить отцу и в ту же ночь, подкараулив крестьянскую телегу, на которой везли

8 «здравствуйте»… – как вы поживаете?» (франц. «bonjour», «comment vous portez-vous?»).