Page 16 - Дворянское гнездо

Иван Петрович явился к нему с повинной головой и бросился ему в ноги, он бы, пожалуй,
помиловал его, выбранив его сперва хорошенько и постучав по нем для страха клюкою; но
Иван Петрович жил за границей и, по-видимому, в ус себе не дул. «Молчи! Не смей! –
твердил Петр Андреич всякий раз жене, как только та пыталась склонить его на милость, –
ему, щенку, должно вечно за меня бога молить, что я клятвы на него не положил; покойный
батюшка из собственных рук убил бы его, негодного, n хорошо бы сделал». Анна Павловна,
при таких страшных речах, только крестилась украдкой. Что же касается до жены Ивана
Петровича, то Петр Андреич сначала и слышать о ней не хотел и даже в ответ на письмо
Пестова, в котором тот упоминал о его невестке, велел ему сказать, что он никакой якобы
своей невестки не ведает, а что законами воспрещается держать беглых девок, о чем он
считает долгом его предупредить; но потом, узнав о рождении внука, смягчился, приказал
под рукой осведомиться о здоровье родильницы и послал ей, тоже будто не от себя, немного
денег. Феде еще году не минуло, как Анна Павловна занемогла смертельною болезнью. За
несколько дней до кончины, уже не вставая с постели, с робкими слезинками на погасающих
глазах, объявила она мужу при духовнике, что желает повидаться и проститься с невесткой,
благословить внука. Огорченный старик успокоил ее и тотчас же послал собственный свой
экипаж за невесткой, в первый раз называя ее Маланьей Сергеевной. Она приехала с сыном и
с Марфой Тимофеевной, которая ни за что не хотела отпустить ее одну и не дала бы ее в
обиду. Полуживая от страха вошла Маланья Сергеевна в кабинет Петра Андреича. Нянька
несла за ней Федю. Петр Андреич молча поглядел на нее; она подошла к его руке; ее
трепетные губы едва сложились в беззвучный поцелуй.
– Ну, сыромолотная дворянка, – проговорил он наконец, – здравствуй; пойдем к
барыне.
Он встал и нагнулся к Феде; ребенок улыбнулся и протянул к нему свои бледные
ручонки. Старика перевернуло.
– Ох, – промолвил он, – сиротливый! Умолил ты меня за отца; не оставлю я тебя,
птенчик.
Маланья Сергеевна как вошла в спальню Анны Павловны, так и стала на колени возле
двери. Анна Павловна подманила ее к постели, обняла ее, благословила ее сына; потом,
обратив обглоданное жестокою болезнью лицо к своему мужу, хотела было заговорить…
– Знаю, знаю, о чем ты просить хочешь, – промолвил Петр Андреич, – не печалься: она
останется у нас, и Ваньку для нее помилую.
Анна Павловна с усилием поймала руку мужа и прижалась к ней губами. В тот же
вечер ее не стало.
Петр Андреич сдержал свое слово. Он известил сына, что для смертного часа его
матери, для младенца Федора он возвращает ему свое благословение и Маланью Сергеевну
оставляет у себя в доме. Ей отвели две комнаты в антресолях, он представил ее своим
почтеннейшим гостям, кривому бригадиру Скурехииу и жене его; подарил ей двух девок и
казачка для посылок. Марфа Тимофеевна с ней простилась: она возненавидела Глафиру и в
течение одного дня раза три поссорилась с нею.
Тяжело и неловко было сперва бедной женщине; но потом она обтерпелась и привыкла
к своему тестю. Он тоже привык к ней, даже полюбил ее, хотя почти никогда не говорил с
ней, хотя в самых его ласках к ней замечалось какое-то невольное пренебрежение. Больше
всего терпела Маланья Сергеевна от своей золовки. Глафира еще при жизни матери успела
понемногу забрать весь дом в руки: все, начиная с отца, ей покорялись; без ее разрешения
куска сахару не выдавалось; она скорее согласилась бы умереть, чем поделиться властью с
другой хозяйкой, – и какою еще хозяйкой! Свадьба брата раздражила ее еще больше, чем
Петра Андреича: она взялась проучить выскочку, и Маланья Сергеевна с первого же часа
стала ее рабой. Да и где ж ей было бороться с самовольной, надменной Глафирой, ей,
безответной, постоянно смущенной и запуганной, слабой здоровьем? Дня не проходило, чтоб
Глафира не напомнила ей прежнего ее положения, не похвалила бы ее за то, что она не
забывается. Маланья Сергеевна охотно помирилась бы на этих напоминовениях и похвалах,