Page 61 - Дворянское гнездо

ту вдохновенно суровую голову, которая, двадцать четыре часа тому назад, со всей высоты
своего художнического величия царски глянула на Лаврецкого.
– Что вам надо? – спросил Лемм, – я не могу каждую ночь играть, я декокт принял.
Но, видно, лицо у Лаврецкого было очень странно: старик сделал себе из руки над
глазами козырек, вгляделся в своего ночного посетителя и впустил его.
Лаврецкий вошел в комнату и опустился на стул; старик остановился перед ним,
запахнув полы своего пестрого, дряхлого халата, ежась и жуя губами.
– Моя жена приехала, – проговорил Лаврецкий, поднял голову и вдруг сам невольно
рассмеялся.
Лицо Лемма выразило изумление, но он даже не улыбнулся, только крепче завернулся
в халат.
– Ведь вы не знаете, – продолжал Лаврецкий, – я воображал… я прочел в газете, что ее
уже нет на свете.
– О-о, это вы недавно прочли? – спросил Лемм.
– Недавно.
– О-о, – повторил старик и высоко поднял брови. – И она приехала?
– Приехала. Она теперь у меня; а я… я несчастный человек. И он опять усмехнулся.
– Вы несчастный человек, – медленно повторил Лемм.
– Христофор Федорыч, – начал Лаврецкий, – возьметесь вы доставить записку?
– Гм. Можно узнать, кому?
– Лиза в…
– А, да, да, понимаю. Хорошо. А когда нужно будет доставить записку?
– Завтра, как можно раньше.
– Гм. Можно послать Катрин, мою кухарку. Нет, я сам пойду.
– И принесете мне ответ?
– И принесу ответ. Лемм вздохнул.
– Да, мой бедный молодой друг; вы, точно, – несчастный молодой человек.
Лаврецкий написал два слова Лизе: он известил ее о приезде жены, просил ее назначить
ему свидание, – и бросился на узенький диван лицом к стене; а старик лег на постель и долго
ворочался, кашляя и отпивая глотками свой декокт.
Настало утро; оба они поднялись. Странными глазами поглядели они друг на друга.
Лаврецкому хотелось в этот миг убить себя. Кухарка Катрин принесла им скверного кофе.
Пробило восемь часов. Лемм надел шляпу и, сказавши, что урок он дает у Калитиных в
десять часов, но что он найдет приличный предлог, отправился. Лаврецкий опять бросился
на диванчик, и опять со дна его души зашевелился горестный смех. Он думал о том, как жена
выгнала его из дому; он представлял себе положение Лизы, закрывал глаза и закидывал руки
за голову. Наконец Лемм вернулся и принес ему клочок бумаги, на котором Лиза начертила
карандашом следующие слова: «Мы сегодня не можем видеться; может быть – завтра
вечером. Прощайте». Лаврецкий сухо и рассеянно поблагодарил Лемма и пошел к себе
домой.
Он застал жену за завтраком; Ада, вся в буклях, в беленьком платьице с голубыми
ленточками, кушала баранью котлетку. Варвара Павловна тотчас встала, как только
Лаврецкий вошел в комнату, и с покорностью на лице подошла к нему. Он попросил ее
последовать за ним в кабинет, запер за собою дверь и начал ходить взад и вперед; она села,
скромно положила одну руку на другую и принялась следить за ним своими все еще
прекрасными, хотя слегка подрисованными, глазами.
Лаврецкий долго не мог заговорить: он чувствовал, что не владел собою; он видел ясно,
что Варвара Павловна нисколько его не боялась, а показывала вид, что вот сейчас в обморок
упадет.
– Послушайте, сударыня, – начал он наконец, тяжело дыша и по временам стискивая
зубы, – нам нечего притворяться друг перед другом; я вашему раскаянию не верю; да если
бы оно и было искренно, сойтись снова с вами, жить с вами – мне невозможно.