Page 63 - Дворянское гнездо

– Я не хотел пойти по избитой дороге, – проговорил он глухо, – я хотел найти себе
подругу по влечению сердца; но, видно, этому не должно быть. Прощай, мечта! – Он глубоко
поклонился Лизе и вернулся в дом.
Она надеялась, что он тотчас же уедет; но он пошел в кабинет к Марье Дмитриевне и
около часа просидел у ней. Уходя, он сказал Лизе: «Votre mere vous appelle; adieu a jamais…»
[ 34 ] – сел на лошадь и от самого крыльца поскакал во вею прыть. Лиза вошла к Марье
Дмитриевне и застала ее в слезах: Паншин сообщил ей свое несчастие.
– За что ты меня убила? За что ты меня убила? – так начала свои жалобы огорченная
вдова. – Кого тебе еще нужно? Чем он тебе не муж? Камер-юнкер! не интересан! Он в
Петербурге на любой фрейлине мог бы жениться. А я-то, я-то надеялась! И давно ли ты к
нему изменилась? Откуда-нибудь эта туча надута, не сама собой пришла. Уж не тот ли
фофан? Вот нашла советчика!
– А он-то, мой голубчик, – продолжала Марья Дмитриевна, – как он почтителен, в
самой печали как внимателен! Обещался не оставлять меня. Ах, я этого не перенесу! Ах, у
меня голова смертельно разболелась! Пошли ко мне Палашку. Ты убьешь меня, если не
одумаешься, слышишь? – И, назвав ее раза два неблагодарною, Марья Дмитриевна услала
Лизу.
Она отправилась в свою комнату. Но не успела она еще отдохнуть от объяснения с
Паншиным и с матерью, как на нее опять обрушилась гроза, и с такой стороны, откуда она
меньше всего ее ожидала. Марфа Тимофеевна вошла к ней в комнату и тотчас захлопнула за
собою дверь. Лицо старушки было бледно, чепец сидел набоку, глаза ее блестели, руки, губы
дрожали. Лиза изумилась: она никогда еще не видала своей умной и рассудительной тетки в
таком состоянии.
– Прекрасно, сударыня, – начала Марфа Тимофеевна трепетным и прерывистым
шепотом, – прекрасно! У кого ты это только выучилась, мать моя… Дай мне воды; я
говорить не могу.
– Успокойтесь, тетушка, что с вами? – говорила Лиза, подавая ей стакан воды. – Ведь
вы сами, кажется, не жаловали господина Паншина. Марфа Тимофеевна отставила стакан.
– Пить не могу: зубы себе последние выбью. Какой тут Паншин? К чему тут Паншин?
А ты лучше мне скажи, кто тебя научил свидания по ночам назначать, а, мать моя? Лиза
побледнела.
– Ты, пожалуйста, не вздумай отговариваться, – продолжала Марфа Тимофеевна. –
Шурочка сама все видела и мне сказала. Я ей запретила болтать, а она не солжет.
– Я и не отговариваюсь, тетушка, – чуть слышно промолвила Лиза.
– А-а! Так вот как, мать моя; ты свидание ему назначила, этому старому греховоднику,
смиреннику этому?
– Нет.
– Как же так?
– Я сошла вниз в гостиную за книжкой: он был в саду – и позвал меня.
– И ты пошла? Прекрасно. Да ты любишь его, что ли?
– Люблю, – отвечала тихим голосом Лиза.
– Матушки мои! она его любит! – Марфа Тимофеевна сдернула с себя чепец. –
Женатого человека любит! а? любит!
– Он мне сказывал… – начала Лиза.
– Что он тебе сказывал, соколик эдакой, что-о?
– Он мне сказывал, что жена его скончалась. Марфа Тимофеевна перекрестилась.
– Царство ей небесное, – прошептала она, – пустая была бабенка – не тем будь
помянута. Вот как: вдовый он, стало быть. Да он, я вижу, на все руки. Одну жену уморил, да
и за другую. Каков тихоня? Только вот что скажу тебе, племянница: в наши времена, как я

34 «Ваша матушка вас зовет; прощайте навсегда…» (франц.).