Page 66 - Дворянское гнездо

раз услыхала русские колокола: «Так глубоко поразили они меня в самое сердце», –
промолвила она. В это мгновенье вошла Лиза.
С утра, с самой той минуты, когда она, вся похолодев от ужаса, прочла записку
Лаврецкого, Лиза готовилась к встрече с его женою; она предчувствовала, что увидит ее. Она
решилась не избегать ее, в наказание своим, как она назвала их, преступным надеждам.
Внезапный перелом в ее судьбе потряс ее до основания; в два каких-нибудь часа ее лицо
похудело; но она и слезинки не проронила. «Поделом!», – говорила она самой себе, с трудом
и волнением подавляя в душе какие-то горькие, злые, ее самое пугавшие порывы. «Ну, надо
идти!» – подумала она, как только узнала о приезде Лаврецкой, и она пошла… Долго стояла
она перед дверью гостиной, прежде чем решилась отворить ее; с мыслью «Я перед нею
виновата» – переступила она порог и заставила себя посмотреть на нее, заставила себя
улыбнуться. Варвара Павловна пошла ей навстречу, как только увидала ее, и склонилась
перед ней слегка, но все-таки почтительно. «Позвольте мне рекомендовать себя, – заговорила
она вкрадчивым голосом, – ваша maman так снисходительна ко мне, что я надеюсь, что и вы
будете… добры». Выражение лица Варвары Павловны, когда она сказала это последнее
слово, ее хитрая улыбка, холодный и в то же время мягкий взгляд, движение ее рук и плечей,
самое ее платье, все ее существа – возбудили такое чувство отвращения в Лизе, что она
ничего не могла ей ответить и через силу протянула ей руку. «Эта барышня брезгает
мною», – подумала Варвара Павловна, крепко стискивая холодные пальцы Лизы и,
обернувшись к Марье Дмитриевне, промолвила вполголоса: «Mais elle est delicieuse!» [ 41 ]
Лиза слабо вспыхнула: насмешка, обида послышались ей в этом восклицании; но она
решилась не верить своим впечатлениям и села к окну за пяльцы. Варвара Павловна и тут не
оставила ее в покое: подошла к ней, начала хвалить ее вкус, ее искусство… Сильно и
болезненно забилось сердце у Лизы: она едва переломила себя, едва усидела на месте. Ей
казалось, что Варвара Павловна все знает и, тайно торжествуя, подтрунивает над ней. К
счастью ее, Гедеоновский заговорил с Варварой Павловной и отвлек ее внимание. Лиза
склонилась над пяльцами и украдкой наблюдала за нею. «Эту женщину, – думала она, –
любил он ». Но она тотчас же изгнала из головы самую мысль о Лаврецком: она боялась
потерять власть над собою; она чувствовала, что голова у ней тихо кружилась. Марья
Дмитриевна заговорила о музыке.
– Я слышала, моя милая, – начала она, – вы удивительная виртуозка.
– Я давно не играла, – возразила Варвара Павловна, немедленно садясь за фортепьяно,
и бойко пробежала пальцами по клавишам. – Прикажете?
– Сделайте одолжение.
Варвара Павловна мастерски сыграла блестящий и трудный этюд Герца. У ней было
очень много силы и проворства.
– Сильфида! – воскликнул Гедеоновский.
– Необыкновенно! – подтвердила Марья Дмитриевна. – Ну, Варвара Павловна,
признаюсь, – промолвила она, в первый раз называя ее по имени, – удивили вы меня; вам
хоть бы концерты давать. Здесь у нас есть музыкант, старик, из немцев, чудак, очень ученый;
он Лизе уроки дает; тот просто от вас с ума сойдет.
– Лизавета Михайловна тоже музыкантша? – спросила Варвара Павловна, слегка
обернув к ней голову.
– Да, она играет недурно и любит музыку; но что это значит перед вами? Но здесь есть
еще один молодой человек; вот с кем вы должны познакомиться. Это – артист в душе и
сочиняет премило. Он один может вас вполне оценить.
– Молодой человек? – проговорила Варвара Павловна. – Кто он такой? Бедный
какой-нибудь?
– Помилуйте, первый кавалер у нас, да не только у нас – et a Petersbourg. Камер-юнкер,

41 «Да она прелестна!» (франц.).