Page 221 - Идиот

столом и кроватью почти уже нельзя было пройти. На столе горел такой же железный
ночник с сальною свечкой, как и в той комнате, а на кровати пищал крошечный ребенок,
всего, может быть, трехнедельный, судя по крику; его "переменяла", то-есть перепеленывала,
больная и бледная женщина, кажется, молодая, в сильном неглиже и, может быть, только что
начинавшая вставать после родов; но ребенок не унимался и кричал, в ожидании тощей
груди. На диване спал другой ребенок, трехлетняя девочка, прикрытая, кажется, фраком. У
стола стоял господин в очень истрепанном сюртуке (он уже снял пальто, и оно лежало на
кровати) и развертывал синюю бумагу, в которой было завернуто фунта два пшеничного
хлеба и две маленькие колбасы, На столе, кроме того, был чайник с чаем, и валялись куски
черного хлеба. Из-под кровати высовывался незапертый чемодан, и торчали два узла с
каким-то тряпьем.
"Одним словом, был страшный беспорядок. Мне показалось с первого взгляда, что оба
они, и господин, и дама - люди порядочные, но доведенные бедностью до того
унизительного состояния, в котором беспорядок одолевает наконец всякую попытку
бороться с ним и даже доводит людей до горькой потребности находить в самом беспорядке
этом, каждый день увеличивающемся, какое-то горькое и как будто мстительное ощущение
удовольствия.
"Когда я вошел, господин этот, тоже только что предо мною вошедший и
развертывавший свои припасы, о чем-то быстро и горячо переговаривался с женой; та, хоть и
не кончила еще пеленания, но уже успела занюнить; известия были, должно быть, скверные,
по обыкновению. Лицо этого господина, которому было лет двадцать восемь на вид, смуглое
и сухое, обрамленное черными бакенбардами, с выбритым до лоску подбородком,
показалось мне довольно приличным и даже приятным; оно было угрюмо, с угрюмым
взглядом, но с каким-то болезненным оттенком гордости, слишком легко раздражающейся.
Когда я вошел, произошла странная сцена.
"Есть люди, которые в своей раздражительной обидчивости находят чрезвычайное
наслаждение, и особенно когда она в них доходит (что случается всегда очень быстро) до
последнего предела; в это мгновение им даже, кажется, приятнее быть обиженными чем
необиженными. Эти раздражающиеся всегда потом ужасно мучатся раскаянием, если они
умны, разумеется, и в состоянии сообразить, что разгорячились в десять раз более, чем
следовало. Господин этот некоторое время смотрел на меня с изумлением, а жена с испугом,
как будто в том была страшная диковина, что и к ним кто-нибудь мог войти; но вдруг он
набросился на меня чуть не с бешенством; я не успел еще пробормотать двух слов, а он,
особенно видя, что я одет порядочно, почел, должно быть, себя страшно обиженным тем, что
я осмелился так бесцеремонно заглянуть в его угол и увидать всю безобразную обстановку,
которой он сам так стыдился. Конечно, он обрадовался случаю сорвать хоть на ком-нибудь
свою злость на все свои неудачи. Одну минуту я даже думал, что он бросится в драку; он
побледнел точно в женской истерике и ужасно испугал жену.
"- Как вы смели так войти? Вон! - кричал он, дрожа и даже едва выговаривая слова. Но
вдруг он увидал в руках моих свой бумажник.
"- Кажется, вы обронили, - сказал я, как можно спокойнее и суше. (Так, впрочем, и
следовало.)
"Тот стоял предо мной в совершенном испуге и некоторое время как будто понять
ничего не мог; потом быстро схватился за свой боковой карман, разинул рот от ужаса и
ударил себя рукой по лбу.
"- Боже! Где вы нашли? Каким образом?
"Я объяснил в самых коротких словах и по возможности еще суше, как я поднял
бумажник, как я бежал и звал его и как, наконец, по догадке и почти ощупью, взбежал за ним
по лестнице.
"- О, боже! - вскрикнул он, обращаясь к жене: - тут все наши документы, тут мои
последние инструменты, тут все… о, милостивый государь, знаете ли вы, что вы для меня
сделали? Я бы пропал!