Page 222 - Идиот
P. 222
"Я схватился между тем за ручку двери, чтобы, не отвечая, уйти; но я сам задыхался, и
вдруг волнение мое разразилось таким сильнейшим припадком кашля, что я едва мог
устоять. Я видел, как господин бросался во все стороны, чтобы найти мне порожний стул,
как он схватил, наконец, с одного стула лохмотья, бросил их на пол и, торопясь, подал мне
стул, осторожно меня усаживая. Но кашель мой продолжался и не унимался еще минуты три.
Когда я очнулся, он уже сидел подле меня на другом стуле, с которого тоже, вероятно,
сбросил лохмотья на пол, и пристально в меня всматривался.
"- Вы, кажется… страдаете? - проговорил он тем тоном, каким обыкновенно говорят
доктора, приступая к больному. - Я сам… медик (он не сказал: доктор), - и, проговорив это,
он для чего-то указал мне рукой на комнату, как бы протестуя против своего теперешнего
положения, - я вижу, что вы…
"- У меня чахотка, - проговорил я как можно короче и встал.
"Вскочил тотчас и он.
"- Может быть, вы преувеличиваете и… приняв средства…
"Он был очень сбит с толку и как будто все еще не мог придти в себя; бумажник торчал
у него в левой руке.
"- О, не беспокоитесь, - перебил я опять, хватаясь за ручку двери, - меня смотрел на
прошлой неделе Б-н (опять я ввернул тут Б-на), - и дело мое решенное. Извините…
"Я было опять хотел отворить дверь и оставить моего сконфузившегося, благодарного
и раздавленного стыдом доктора, но проклятый кашель как раз опять захватил меня. Тут мой
доктор настоял, чтоб я опять присел отдохнуть; он обратился к жене, и та, не оставляя своего
места, проговорила мне несколько благодарных и приветливых слов. При этом она очень
сконфузилась, так что даже румянец заиграл на ее бледно-желтых, сухих щеках. Я остался,
но с таким видом, который каждую секунду показывал, что ужасно боюсь их стеснить (так и
следовало). Раскаяние моего доктора, наконец, замучило его, я это видел.
"- Если я… - начал он, поминутно обрывая и перескакивая, - я так вам благодарен и так
виноват пред вами… я… вы видите… - он опять указал на комнату, - в настоящую минуту я
нахожусь в таком положении…
"- О, - сказал я, - нечего и видеть; дело известное; вы, должно быть, потеряли место и
приехали объясняться и опять искать места?
"- Почему… вы узнали? - спросил он с удивлением.
"- С первого взгляда видно, - отвечал я поневоле насмешливо, - сюда много приезжают
из провинций с надеждами, бегают, и так вот и живут.
"Он вдруг заговорил с жаром, с дрожащими губами; он стал жаловаться, стал
рассказывать и, признаюсь, увлек меня; я просидел у него почти час. Он рассказал мне свою
историю, впрочем, очень обыкновенную. Он был лекарем в губернии, имел казенное место,
но тут начались какие-то интриги, в которые вмешали даже жену его. Он погордился,
погорячился; произошла перемена губернского начальства в пользу врагов его; под него
подкопались, пожаловались; он потерял место и на последние средства приехал в Петербург
объясняться; в Петербурге, известно, его долго не слушали, потом выслушали, потом
отвечали отказом, потом поманили обещаниями, потом отвечали строгостию, потом велели
ему что-то написать в объяснение, потом отказались принять, что он написал, велели подать
просьбу, - одним словом, он бегал уже пятый месяц, проел все; последние женины тряпки
были в закладе, а тут родился ребенок и, и… "сегодня заключительный отказ на поданную
просьбу, а у меня почти хлеба нет, ничего нет, жена родила. Я, я…"
"Он вскочил со стула и отвернулся. Жена его плакала в углу, ребенок начал опять
пищать. Я вынул мою записную книжку и стал в нее записывать. Когда я кончил и встал он
стоял предо мной и глядел с боязливым любопытством.
"- Я записал ваше имя, - сказал я ему, - ну, и все прочее: место служения, имя вашего
губернатора, числа, месяцы. У меня есть один товарищ, еще по школе, Бахмутов, а у него
дядя Петр Матвеевич Бахмутов, действительный статский советник и служит директором…
"- Петр Матвеевич Бахмутов! - вскрикнул мой медик, чуть не задрожав: - но ведь от