Page 11 - Накануне

жуткое, ощущение полустраха. Мурашки пробегали по его щекам, глаза холодели от
мгновенной слезы, — ему бы хотелось выступать совсем неслышно, прятаться, красться.
Резкий ветерок набежал на него сбоку: он чуть-чуть вздрогнул и замер на месте; сонный жук
свалился с ветки и стукнулся о дорогу; Берсенев тихо воскликнул: «А!» — и опять
остановился. Но он начал думать о Елене, и все эти мимолетные ощущения исчезли разом:
осталось одно живительное впечатление ночной свежести и ночной прогулки; всю душу его
занял образ молодой девушки. Берсенев шел, потупя голову, и припоминал ее слова, ее
вопросы. Топот быстрых шагов почудился ему сзади. Он приник ухом: кто-то бежал, кто-то
догонял его; послышалось прерывистое дыхание, и вдруг перед ним, из черного круга тени,
падавшей от большого дерева, без шапки на растрепанных волосах, весь бледный при свете
луны, вынырнул Шубин.
— Я рад, что ты пошел по этой дороге, — с трудом проговорил он, — я бы всю ночь не
заснул, если б я не догнал тебя. Дай мне руку. Ведь ты домой идешь?
— Домой.
— Я тебя провожу.
— Да как же ты пойдешь без шапки?
— Ничего. Я и галстух снял. Теперь тепло.
Приятели сделали несколько шагов.
— Не правда ли, я был очень глуп сегодня? — спросил внезапно Шубин.
— Откровенно говоря, да. Я тебя понять не мог. Я тебя таким никогда не видал. И
отчего ты рассердился, помилуй! Из-за каких пустяков?
— Гм, — промычал Шубин. — Вот как ты выражаешься, а мне не до пустяков. Видишь
ли, — прибавил он, — я должен тебе заметить, что я… что… Думай обо мне, что хочешь…
я… ну да! я влюблен в Елену.
— Ты влюблен в Елену! — повторил Берсенев и остановился.
— Да, — с принужденною небрежностию продолжал Шубин. — Это тебя удивляет?
Скажу тебе более. До нынешнего вечера я мог надеяться, что и она со временем меня
полюбит. Но сегодня я убедился, что мне надеяться нечего. Она полюбила другого.
— Другого? кого же?
— Кого? Тебя! — воскликнул Шубин и ударил Берсенева по плечу.
— Меня!
— Тебя, — повторил Шубин.
Берсенев отступил шаг назад и остался неподвижен. Шубин зорко посмотрел на него.
— И это тебя удивляет? Ты скромный юноша. Но она тебя любит. На этот счет ты
можешь быть спокоен.
— Что за вздор ты мелешь! — произнес наконец с досадой Берсенев.
— Нет, не вздор. А впрочем, что же мы стоим? Пойдем вперед. На ходу легче. Я ее
давно знаю, и хорошо ее знаю. Я не могу ошибиться. Ты пришелся ей по сердцу. Было время,
я ей нравился; но, во-первых, я для нее слишком легкомысленный молодой человек, а ты
существо серьезное, ты нравственно и физически опрятная личность, ты… постой, я не
кончил, ты добросовестно-умеренный энтузиаст, истый представитель тех жрецов науки,
которыми, — нет, не которыми, — коими столь справедливо гордится класс среднего
русского дворянства! А во-вторых, Елена на днях застала меня целующим руки у Зои!
— У Зои?
— Да, у Зои. Что прикажешь делать? У нее плечи так хороши.
— Плечи?
— Ну да, плечи, руки, не все ли равно? Елена застала меня посреди этих свободных
занятий после обеда, и перед обедом я в ее присутствии бранил Зою. Елена, к сожалению, не
понимает всей естественности подобных противоречий. Тут ты подвернулся: ты идеалист,
ты веришь… во что бишь ты веришь?.. ты краснеешь, смущаешься, толкуешь о Шиллере, о
Шеллинге (она же все отыскивает замечательных людей), вот ты и победил, а я, несчастный,
стараюсь шутить… и… между тем…