Page 6 - Накануне

пальцем и, допустив до себя обоих приятелей, проговорила звонким голоском и чуть-чуть
картавя:
— Что же вы это, господа, обедать не идете? Стол накрыт.
— Что я слышу? — заговорил, всплеснув руками, Шубин. — Неужели вы,
восхитительная Зоя, в такую жару решились идти нас отыскивать? Так ли я должен понять
смысл вашей речи? Скажите, неужели? Или нет, лучше не произносите этого слова:
раскаяние убьет меня мгновенно.
— Ах, перестаньте, Павел Яковлевич, — возразила не без досады девушка, — отчего
вы никогда не говорите со мной серьезно? Я рассержусь, — прибавила она с кокетливой
ужимкой и надула губки.
— Вы не рассердитесь на меня, идеальная Зоя Никитишна; вы не захотите повергнуть
меня в мрачную бездну исступленного отчаяния. А серьезно я говорить не умею, потому что
я несерьезный человек.
Девушка пожала плечом и обратилась к Берсеневу:
— Вот он всегда так: обходится со мной как с ребенком; а мне уж восемнадцать лет
минуло. Я уже большая.
— О боже! — простонал Шубин и закатил глаза под лоб, а Берсенев усмехнулся молча.
Девушка топнула ножкой.
— Павел Яковлевич! Я рассержусь! Helene пошла было со мною, — продолжала
она, — да осталась в саду. Ее жара испугала, но я не боюсь жары. Пойдемте.
Она отправилась вперед по тропинке, слегка раскачивая свой тонкий стан при каждом
шаге и откидывая хорошенькою ручкой, одетой в черную митенку, мягкие длинные локоны
от лица.
Приятели пошли за нею (Шубин то безмолвно прижимал руки к сердцу, то поднимал
их выше головы) и несколько мгновений спустя очутились перед одною из многочисленных
дач, окружающих Кунцево. Небольшой деревянный домик с мезонином, выкрашенный
розовою краской, стоял посреди сада и как-то наивно выглядывал из-за зелени деревьев. Зоя
первая отворила калитку, вбежала в сад и закричала: «Привела скитальцев!» Молодая
девушка с бледным и выразительным лицом поднялась со скамейки близ дорожки, а на
пороге дома показалась дама в лиловом шелковом платье и, подняв вышитый батистовый
платок над головою для защиты от солнца, улыбнулась томно и вяло.

III

Анна Васильевна Стахова, урожденная Шубина, семи лет осталась круглой сиротою и
наследницей довольно значительного имения. У нее были родственники очень богатые и
очень бедные — бедные по отцу, богатые по матери: сенатор Волгин, князья Чикурасовы.
Князь Ардалион Чикурасов, назначенный к ней опекуном, поместил ее в лучший московский
пансион, а по выходе ее из пансиона взял ее к себе в дом. Он жил открыто и давал зимой
балы. Будущий муж Анны Васильевны, Николай Артемьевич Стахов, завоевал ее на одном
из этих балов, где она была в «прелестном розовом платье с куафюрой из маленьких роз».
Она берегла эту куафюру… Николай Артемьевич Стахов, сын отставного капитана,
раненного в двенадцатом году и получившего доходное место в Петербурге, шестнадцати
лет поступил в юнкерскую школу и вышел в гвардию. Он был красив собою, хорошо сложен
и считался едва ли не лучшим кавалером на вечеринках средней руки, которые посещал
преимущественно: в большой свет ему не было дороги. Смолоду его занимали две мечты:
попасть в флигель-адъютанты и выгодно жениться; с первою мечтой он скоро расстался, но
тем крепче держался за вторую. Вследствие этого он каждую зиму ездил в Москву. Николай
Артемьевич порядочно говорил по-французски и слыл философом, потому что не кутил.
Будучи только прапорщиком, он уже любил настойчиво поспорить, например, о том, можно
ли человеку в течение всей своей жизни объездить весь земной шар, можно ли ему знать, что
происходит на дне морском, — и всегда держался того мнения, что нельзя.