Page 154 - Преступление и наказание

— Буквально веруете?
— Буквально.
— Вот как-с… так полюбопытствовал. Извините-с. Но позвольте, — обращаюсь к
давешнему, — ведь их не всегда же казнят; иные напротив…
— Торжествуют при жизни? О да, иные достигают и при жизни, и тогда…
— Сами начинают казнить?
— Если надо и, знаете, даже большею частию. Вообще замечание ваше остроумно.
— Благодарю-с. Но вот что скажите: чем же бы отличить этих необыкновенных-то от
обыкновенных? При рождении, что ль, знаки такие есть? Я в том смысле, что тут надо бы
поболее точности, так сказать, более наружной определенности: извините во мне
естественное беспокойство практического и благонамеренного человека, но нельзя ли тут
одежду, например, особую завести, носить что-нибудь, клеймы там, что ли, какие?.. Потому,
согласитесь, если произойдет путаница и один из одного разряда вообразит, что он
принадлежит к другому разряду, и начнет «устранять все препятствия», как вы весьма
счастливо выразились, так ведь тут…
— О, это весьма часто бывает! Это замечание ваше еще даже остроумнее давешнего…
— Благодарю-с…
— Не стоит-с; но примите в соображение, что ошибка возможна ведь только со
стороны первого разряда, то есть «обыкновенных» людей (как я, может быть очень неудачно,
их назвал). Несмотря на врожденную склонность их к послушанию, по некоторой игривости
природы, в которой не отказано даже и корове, весьма многие из них любят воображать себя
передовыми людьми, «разрушителями» и лезть в «новое слово», и это совершенно
искренно-с. Действительно же новых они в то же время весьма часто не замечают и даже
презирают, как отсталых и унизительно думающих людей. Но, по-моему, тут не может быть
значительной опасности, и вам, право, нечего беспокоиться, потому что они никогда далеко
не шагают. За увлечение, конечно, их можно иногда бы посечь, чтобы напомнить им свое
место, но не более; тут и исполнителя даже не надо: они сами себя посекут, потому что очень
благонравны; иные друг дружке эту услугу оказывают, а другие сами себя
собственноручно… Покаяния разные публичные при сем на себя налагают, — выходит
красиво и назидательно, одним словом, вам беспокоиться нечего… Такой закон есть.
— Ну, по крайней мере с этой стороны, вы меня хоть несколько успокоили; но вот ведь
опять беда-с: скажите, пожалуйста, много ли таких людей, которые других-то резать право
имеют, «необыкновенных-то» этих? Я, конечно, готов преклониться, но ведь согласитесь,
жутко-с, если уж очень-то много их будет, а?
— О, не беспокойтесь и в этом, — тем же тоном продолжал Раскольников. — Вообще
людей с новою мыслию, даже чуть-чуть только способных сказать хоть что-нибудь новое ,
необыкновенно мало рождается, даже до странности мало. Ясно только одно, что порядок
зарождения людей, всех этих разрядов и подразделений, должно быть, весьма верно и точно
определен каким-нибудь законом природы. Закон этот, разумеется, теперь неизвестен, но я
верю, что он существует и впоследствии может стать и известным. Огромная масса людей,
материал, для того только и существует на свете, чтобы наконец, чрез какое-то усилие,
каким-то таинственным до сих пор процессом, посредством какого-нибудь перекрещивания
родов и пород, понатужиться и породить наконец на свет, ну хоть из тысячи одного, хотя
сколько-нибудь самостоятельного человека. Еще с более широкою самостоятельностию
рождается, может быть, из десяти тысяч один (я говорю примерно, наглядно). Еще с более
широкою — из ста тысяч один. Гениальные люди — из миллионов, а великие гении,
завершители человечества, — может быть, по истечении многих тысячей миллионов людей
на земле. Одним словом, в реторту, в которой всё это происходит, я не заглядывал. Но
определенный закон непременно есть и должен быть; тут не может быть случая.
— Да что вы оба, шутите, что ль? — вскричал наконец Разумихин. — Морочите вы
друг друга иль нет? Сидят и один над другим подшучивают! Ты серьезно, Родя?
Раскольников молча поднял на него свое бледное и почти грустное лицо и ничего не