Page 189 - СКАЗКИ

подтверждала: «Да, буди благословенно!»
Но из присутствовавших в церкви всех внимательнее вслушивался в слова отца Павла
десятилетний сын мелкой землевладелицы Сережа Русланцев. По временам он даже
обнаруживал волнение, глаза его наполнились слезами, щеки горели, и сам он всем корпусом
подавался вперед, точно хотел о чем-то спросить.
Марья Сергеевна Русланцева была молодая вдова и имела крохотную усадьбу в самом
селе. Во времена крепостной зависимости в селе было до семи помещичьих усадьб,
отстоявших в недальнем друг от друга расстоянии. Помещики были мелкопоместные, а
Федор Павлыч Русланцев принадлежал к числу самых бедных: у него всего было три
крестьянских двора да с десяток дворовых. Но так как его почти постоянно выбирали на
разные должности, то служба помогала ему составить небольшой капитал. Когда наступило
освобождение, он получил, в качестве мелкопоместного, льготный выкуп и, продолжая
полевое хозяйство на оставшемся за наделом клочке земли, мог изо дня в день существовать.
Марья Сергеевна вышла за него замуж значительное время спустя после крестьянского
освобождения, а через год уже была вдовой. Федор Павлыч осматривал верхом свой лесной
участок, лошадь чего-то испугалась, вышибла его из седла, и он расшиб голову об дерево.
Через два месяца у молодой вдовы родился сын.
Жила Марья Сергеевна более нежели скромно. Полеводство она нарушила, отдала
землю в кортому note_226 крестьянам, а за собой оставила усадьбу с небольшим лоскутком
земли, на котором был разведен садик с небольшим огородцем. Весь ее хозяйственный
живой инвентарь заключался в одной лошади и трех коровах; вся прислуга – из одной семьи
бывших дворовых, состоявшей из ее старой няньки с дочерью и женатым сыном. Нянька
присматривала за всем в доме и пестовала маленького Сережу; дочь – кухарничала, сын с
женою ходили за скотом, за птицей, обрабатывали огород, сад и проч. Жизнь потекла
бесшумно. Нужды не чувствовалось; дрова и главные предметы продовольствия были
некупленные, а на покупное почти совсем запроса не существовало. Домочадцы говорили:
«Точно в раю живем!» Сама Марья Сергеевна тоже забыла, что существует на свете иная
жизнь (она мельком видела ее из окон института, в котором воспитывалась). Только Сережа
по временам тревожил ее. Сначала он рос хорошо, но, приближаясь к семи годам, начал
обнаруживать признаки какой-то болезненной впечатлительности.
Это был мальчик понятливый, тихий, но в то же время слабый и болезненный. С семи
лет Марья Сергеевна засадила его за грамоту; сначала учила сама, но потом, когда мальчик
стал приближаться к десяти годам, в ученье принял участие и отец Павел. Предполагалось
отдать Сережу в гимназию, а следовательно, требовалось познакомить его хоть с первыми
основаниями древних языков. Время близилось, и Марья Сергеевна в большом смущении
помышляла о предстоящей разлуке с сыном. Только ценою этой разлуки можно было
достигнуть воспитательных целей. Губернский город отстоял далеко, и переселиться туда
при шести-семистах годового дохода не представлялось возможности. Она уже вела о
Сереже переписку с своим родным братом, который жил в губернском городе, занимая
невидную должность, и на днях получила письмо, в котором брат соглашался принять
Сережу в свою семью.
По возвращении из церкви, за чаем, Сережа продолжал волноваться.
– Я, мамочка, по правде жить хочу! – повторял он.
– Да, голубчик, в жизни главное – правда, – успокоивала его мать, – только твоя жизнь
еще впереди. Дети иначе не живут, да и жить не могут, как по правде.
– Нет, я не так хочу жить; батюшка говорил, что тот, кто по правде живет, должен
ближнего от обид защищать. Вот как нужно жить, а я разве так живу? Вот, намеднись, у
Ивана Бедного корову продали – разве я заступился за него? Я только смотрел и плакал.
– Вот в этих слезах – и правда твоя детская. Ты и сделать ничего другого не мог.

note_226
Кортома – аренда.