Page 192 - СКАЗКИ

– Головка болит? – допытывалась Марья Сергеевна.
– Болит, – ответил он слабым голосом.
– Ну, поди, ляг в постельку. Няня, уложи его!
Его увели. Обед на несколько минут прервался, потому что Марья Сергеевна не
выдержала и ушла вслед за няней. Наконец обе возвратились и объявили, что Сережа заснул.
– Ничего, уснет – и пройдет! – успокоивал Марью Сергеевну отец Павел.
В вечеру, однако ж, головная боль не только не унялась, но открылся жар. Сережа
тревожно вставал ночью в постели и все шарил руками около себя, точно чего-то искал.
– Мартын… по этапу за правду… что такое? – лепетал он бессвязно.
– Какого он Мартына поминает? – недоумевая, обращалась Марья Сергеевна к няне.
– А помните, у нас на селе мужичок был, ушел из дому Христовым именем… Давеча
Григорий при Сереже рассказывал.
– Все-то вы глупости рассказываете! – рассердилась Марья Сергеевна, – совсем нельзя
к вам мальчика пускать.
На другой день, после ранней обедни, батюшка вызвался съездить в город за лекарем.
Город отстоял в сорока верстах, так что нельзя было ждать приезда лекаря раньше как к
ночи. Да и лекарь, признаться, был старенький, плохой; никаких других средств не
употреблял, кроме оподельдока, который он прописывал и снаружи, и внутрь. В городе об
нем говорили: «В медицину не верит, а в оподельдок верит».
Ночью, около одиннадцати часов, лекарь приехал. Осмотрел больного, пощупал пульс
и объявил, что есть «жарок». Затем приказал натереть пациента оподельдоком и заставил его
два катышка проглотить.
– Жарок есть, но вот увидите, что от оподельдока все как рукой снимет! – солидно
объявил он.
Лекаря накормили и уложили спать, а Сережа всю ночь метался и пылал, как в огне.
Несколько раз будили лекаря, но он повторял приемы оподельдока и продолжал
уверять, что к утру все как рукой снимет.
Сережа бредил; в бреду он повторял: «Христос… Правда… Рассошников… Мартын…»
и продолжал шарить вокруг себя, произнося: «Где? где?..» К утру, однако ж, успокоился и
заснул.
Лекарь уехал, сказав: «Вот видите!» – и ссылаясь, что в городе его ждут другие
пациенты.
Целый день прошел между страхом и надеждой. Покуда на дворе было светло, больной
чувствовал себя лучше, но упадок сил был настолько велик, что он почти не говорил. С
наступлением сумерек опять открылся «жарок» и пульс стал биться учащеннее. Марья
Сергеевна стояла у его постели в безмолвном ужасе, усиливаясь что-то понять и не понимая.
Оподельдок бросили; няня прикладывала к голове Сережи уксусные компрессы,
ставила горчичники, поила липовым цветом, словом сказать, впопад и невпопад употребляла
все средства, о которых слыхала и какие были под рукою.
К ночи началась агония. В восемь часов вечера взошел полный месяц, и так как
гардины на окнах, по оплошности, не были спущены, то на стене образовалось большое
светлое пятно. Сережа приподнялся и потянул к нему руки.
– Мама! – лепетал он, – смотри! весь в белом… это Христос… это Правда… За ним… к
нему…
Он опрокинулся на подушку, по-детски всхлипнул и умер.
Правда мелькнула перед ним и напоила его существо блаженством; но неокрепшее
сердце отрока не выдержало наплыва и разорвалось.

ДОПОЛНЕНИЯ И ПРИЛОЖЕНИЯ