Page 49 - СКАЗКИ

приводят. Маленькая птица Чижик, а такому, можно сказать, стервятнику репутацию, навек
изгадил! Покуда не съел его майор, никому и на мысль не приходило сказать, что Топтыгин
дурак. Все говорили: «Ваше степенство! вы – наши отцы, мы – ваши дети!» Все знали, что
сам Осел за него перед Львом предстательствует, а уж если Осел кого ценит – стало быть, он
того стоит. И вот, благодаря какой-то ничтожнейшей административной ошибке, всем сразу
открылось. У всех словно само собой с языка слетело: «Дурак! Чижика съел!» Все равно, как
если б кто бедного крохотного гимназистика педагогическими мерами до самоубийства
довел… Но нет, и это не так, потому что довести гимназистика до самоубийства – это уж не
срамное злодейство, а самое настоящее, к которому, пожалуй, прислушается и История…
Но… Чижик! скажите на милость! Чижик! «Этакая ведь, братцы, уморушка!» – крикнули
хором воробьи, ежи и лягушки.
Сначала о поступке Топтыгина говорили с негодованием (за родную трущобу стыдно);
потом стали дразниться; сначала дразнили окольные, потом начали вторить и дальние;
сначала птицы, потом лягушки, комары, мухи. Все болото, весь лес.
– Так вот оно, общественное-то мнение что значит! – тужил Топтыгин, утирая лапой
обшарпанное в кустах рыло, – а потом, пожалуй, и на скрижали Истории попадешь… с
Чижиком!
А История такое большое дело, что и Топтыгин, при упоминовении об ней,
задумывался. Сам по себе, он знал об ней очень смутно, но от Осла слыхал, что даже Лев ее
боится: «Не хорошо, говорит, в зверином образе на скрижали попасть!» История только
отменнейшие кровопролития ценит, а о малых упоминает с оплеванием. Вот если б он, для
начала, стадо коров перерезал, целую деревню воровством обездолил или избу у
полесовщика по бревну раскатал – ну, тогда История… а впрочем, наплевать бы тогда на
Историю! Главное, Осел бы тогда ему лестное письмо написал! А теперь, смотрите-ка! –
съел Чижика и тем себя воспрославил! Из-за тысячи верст прискакал, сколько прогонов и
порционов извел – и первым делом Чижика съел… ах! Мальчишки на школьных скамьях
будут знать! И дикий тунгуз, и сын степей калмык note_67 – все будут говорить: «Майора
Топтыгина послали супостата покорить, а он, вместо того, Чижика съел!» Ведь у него, у
майора, у самого дети в гимназию ходят! До сих пор их майорскими детьми величали, а
напредки проходу им школяры не дадут, будут кричать: «Чижика съел! Чижика съел!»
Сколько потребуется генеральных кровопролитиев учинить, чтоб экую пакость загладить!
Сколько народу ограбить, разорить, загубить!
Проклятое то время, которое с помощью крупных злодеяний цитадель общественного
благоустройства сооружает, но срамное, срамное, тысячекратно срамное то время, которое
той же цели мнит достигнуть с помощью злодеяний срамных и малых!
Мечется Топтыгин, ночей не спит, докладов не принимает, все об одном думает: «Ах,
что-то Осел об моей майорской проказе скажет!»
И вдруг, словно сон в руку, предписание от Осла: «До сведения его высокостепенства
господина Льва дошло, что вы внутренних врагов не усмирили, а Чижика съели – правда
ли?»
Пришлось сознаваться. Покаялся Топтыгин, написал рапорт и ждет. Разумеется,
никакого иного ответа и быть не могло, кроме одного: «Дурак! Чижика съел!» Но частным
образом Осел дал виноватому знать (Медведь-то ему кадочку с медом в презент при рапорте
отослал): «Непременно вам нужно особливое кровопролитие учинить, дабы гнусное оное
впечатление истребить…»
– Коли за этим дело стало, так я еще репутацию свою поправлю! – молвил Михаиле
Иваныч и сейчас же напал на стадо баранов и всех до единого перерезал. Потом бабу в
малиннике поймал и лукошко с малиной отнял. Потом стал корни и нити разыскивать да

note_67
И дикий тунгуз, и сын степей калмык… – Измененная цитата из стихотворения Пушкина «Я памятник себе
воздвиг нерукотворный…» (1836). У Пушкина: «…и ныне дикой Тунгуз, и друг степей калмык».