Page 197 - Война и мир 3 том

Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усили-
ями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необхо-
димости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно,
что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю-администратору, с своей утлой
лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться,
что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взвол-
новаться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль
идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и пра-
витель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполез-
ного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это-то раздражало его. Полицеймейстер, которого остано-
вила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к
графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сооб-
щил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную
светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из
которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом,
размахивая рукой, говорил что-то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него.
Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказа-
нью, про измену что-то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше
сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял
у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со
мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против
кого-то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с
горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voilà la populace,
la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plèbe qu'ils ont soulevée par leur sottise. Il leur faut
une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли
своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой
высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта
жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, –
отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким-то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк,
шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас
выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от
которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко
хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит
усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто
упрекая друг друга в своем маловерии.