Page 79 - Три товарища

Вокруг фонарей, стоявших перед нами, на краю тротуара, сияли дрожащие оранжевые
нимбы. В сгущавшемся тумане начиналась сказочная игра света. Майские жуки,
охмелевшие от ароматов, грузно вылетали из липовой листвы, кружились около фонарей
и тяжело ударялись об их влажные стекла. Туман преобразил все предметы, оторвав их
от земли и подняв над нею. Гостиница напротив плыла по черному зеркалу асфальта,
точно океанский пароход с ярко освещенными каютами; серая тень церкви, стоящей за
гостиницей, превратилась в призрачный парусник с высокими мачтами, терявшимися в
серовато-красном мареве света. А потом сдвинулись с места и поплыли караваны
домов…
Мы сидели рядом и молчали. В тумане все было нереальным — и мы тоже. Я посмотрел
на Патрицию, — свет фонаря отражался в ее широко открытых глазах.
— Сядь поближе, — сказал я, — а то туман унесет тебя…

Она повернула ко мне лицо и улыбнулась. Ее рот был полуоткрыт, зубы мерцали,
большие глаза смотрели в упор на меня… Но мне казалось, будто она вовсе меня не
замечает, будто ее улыбка и взгляд скользят мимо, туда, где серое, серебристое течение;
будто она слилась с призрачным шевелением листвы, с каплями, стекающими по
влажным стволам, будто она ловит темный неслышный зов за деревьями, за целым
миром, будто вот сейчас она встанет и пойдет сквозь туман, бесцельно и уверенно, туда,
где ей слышится темный таинственный призыв земли и жизни.

Никогда я не забуду это лицо, никогда не забуду, как оно склонилось ко мне, красивое и
выразительное, как оно просияло лаской и нежностью, как оно расцвело в этой
сверкающей тишине, — никогда не забуду, как ее губы потянулись ко мне, глаза
приблизились к моим, как близко они разглядывали меня, вопрошающе и серьезно, и
как потом эти большие мерцающие глаза медленно закрылись, словно сдавшись…

А туман все клубился вокруг. Из его рваных клочьев торчали бледные могильные
кресты. Я снял пальто, и мы укрылись им. Город потонул. Время умерло…
Мы долго просидели так. Постепенно ветер усилился, и в сером воздухе перед нами
замелькали длинные тени. Я услышал шаги и невнятное бормотанье. Затем донесся
приглушенный звон гитар. Я поднял голову. Тени приближались, превращаясь в темные
силуэты, и сдвинулись в круг. Тишина. И вдруг громкое пение: «Иисус зовет тебя…»
Я вздрогнул и стал прислушиваться. В чем дело? Уж не попали ли мы на луну? Ведь это
был настоящий хор, — двухголосный женский хор…

— «Грешник, грешник, подымайся…» — раздалось над кладбищем в ритме военного
марша.

В недоумении я посмотрел на Пат.
— Ничего не понимаю, — сказал я.

— «Приходи в исповедальню…» — продолжалось пение в бодром темпе.
Вдруг я понял.

— Бог мой! Да ведь это Армия спасения!
— «Грех в себе ты подавляй…» — снова призывали тени. Кантилена нарастала.

В карих глазах Пат замелькали искорки. Ее губы и плечи вздрагивали от смеха.
Над кладбищем неудержимо гремело фортиссимо:

Страшный огонь и пламя ада —Вот за грех тебе награда;Но Иисус зовет: «Молись!О
заблудший сын, спасись!»

— Тихо! Разрази вас гром! — послышался внезапно из тумана чей-то злобный голос.
Минута растерянного молчания. Но Армия спасения привыкла к невзгодам. Хор
зазвучал с удвоенной силой.