Page 116 - Архипелаг ГУЛаг

В тысяча девятьсот шестнадцатом году в дом московского паровозного машиниста
Белова вошёл незнакомый дородный старик с русой бородой, сказал набожной жене
машиниста: «Пелагея! У тебя — годовалый сын. Береги его для Господа. Будет час — я
приду опять». И ушёл.
Кто был тот старик — не знала Пелагея, но так внятно и грозно он сказал, что слова его
подчинили материнское сердце. И пуще глаза берегла она этого ребёнка. Виктор рос тихим,
послушливым, набожным, часто бывали ему видения ангелов и Богородицы. Потом реже.
Старик больше не являлся. Обучился Виктор шофёрскому делу, в 1936 взяли его в армию,
завезли в Биробиджан, и был он там в автороте. Совсем он не был развязен, но, может,
этой–то нешофёрской тихостью и кротостью приворожил девушку из вольнонаёмных и
закрыл путь своему командиру взвода, добивавшемуся той девушки. В это время на манёвры
к ним приехал маршал Блюхер, и тут его личный шофёр тяжело заболел. Блюхер приказал
командиру автороты прислать ему лучшего в роте шофёра, командир роты вызвал командира
взвода, а уж тот сразу смекнул спихнуть маршалу своего соперника Белова. (В армии часто
так: выдвигается не тот, кто достоин, а от кого надо избавиться.) К тому же Белов —
непьющий, работящий, не подведёт.
Белов понравился Блюхеру и остался у него. Вскоре Блюхера правдоподобно вызвали в
Москву (так отрывали маршала перед арестом от послушного ему Дальнего Востока), туда
привёз он и своего шофёра. Осиротев, попал Белов в кремлёвский гараж и стал возить то
Михайлова (ЛКСМ), то Лозовского, ещё кого–то, и наконец Хрущёва. Тут насмотрелся
Белов (и много рассказывал нам) на пиры, на нравы, на предосторожности. Как
представитель рядового московского пролетариата он побывал тогда и на процессе Бухарина
в Доме Союзов. Из своих хозяев только об одном Хрущёве он говорил тепло: только в его
доме шофёра сажали за общий семейный стол, а не отдельно на кухне; только здесь в те годы
сохранялась рабочая простота. Жизнерадостный Хрущёв тоже привязался к Виктору
Алексеевичу и, уезжая в 1938 на Украину, очень звал его с собой. «Век бы не ушёл от
Хрущёва», — говорил Виктор Алексеевич. Но что–то удержало его в Москве.
В 41–м году, около начала войны, у него вышел перебой, он не работал в
правительственном гараже, и его, беззащитного, тотчас мобилизовал военкомат. Однако, по
слабости здоровья, его послали не на фронт, а в рабочий батальон — сперва пешком в Инзу,
а там траншеи копать и дороги строить. После беззаботной, сытой жизни последних лет —
это вышло об землю рылом, больненько. Полным черпаком захватил он нужды и горя и
увидел вокруг, что народ не только не стал жить к войне лучше, но изнищал. Сам едва
уцелев, по хворости освободясь, Белов вернулся в Москву и здесь опять было пристроился:
возил Щербакова 67 . Потом возил наркомнефти Седина. Но Седин проворовался (на 35
миллионов всего), его тихо отстранили, а Белов почему–то опять лишился работы при
вождях. И пошёл шофёром на автобазу, в свободные часы подкалымливая до Красной
Пахры.
Но мысли его уже были о другом. В 1943 он был у матери, она стирала и вышла с
вёдрами к колонке. Тут отворилась дверь и вошёл в дом незнакомый дородный старик с
белой бородой. Он перекрестился на образ, строго посмотрел на Белова и сказал:
«Здравствуй, Михаил! Благословляет тебя Бог!» «Я—Виктор», — ответил Белов. «А
будешь — Михаил, император святой Руси!» — не унимался старик. Тут вошла мать и от
страху так и осела, расплескав вёдра: тот самый это был старик, приходивший двадцать семь
лет назад, поседевший, но всё он. «Спаси тебя Бог, Пелагея, сохранила сына», — сказал
старик. И уединился с будущим императором, как патриарх полагая его на престол. Он
поведал потрясённому молодому человеку, что в 1953 году сменится власть (вот почему

67 Рассказывал, как тучный Щербаков, приезжая в своё Информбюро, не любил видеть людей, и из комнат,
через которые он должен был проходить, сотрудники все выметались. Кряхтя от жирности, он нагибался и
отворачивал угол ковра. И горе было всему Информбюро, если там обнаруживалась пыль.