Page 149 - Архипелаг ГУЛаг

добродушный Ульрих. Он не пропускает случая пошутить не только с коллегами, но и с
заключёнными (ведь это человечность и есть! новая черта, где это видано?). Узнав, что
Сузи — адвокат, он ему с улыбкой: «Вот и пригодилась вам ваша профессия!» Ну, что в
самом деле им делить? зачем озлобляться? Суд идёт по приятному распорядку: прямо тут за
судейским столом и курят, в приятное время — хороший обеденный перерыв. А к вечеру
подошло — надо идти совещаться. Да кто ж совещается ночью? Заключённых оставили
сидеть всю ночь за столами, а сами поехали по домам. Утром пришли свеженькие, выбритые,
в девять утра: «Встать, суд идёт!» — и всем по червонцу.
Ну и наконец, третья черта наших судов — это диалектика (а раньше грубо называлось:
«дышло, куда повернёшь, туда и вышло»). Кодекс не должен быть застывшим камнем на
пути судьи. Статьям Кодекса уже десять, пятнадцать, двадцать лет быстротекущей жизни, и,
как говорил Фауст:
Весь мир меняется, несётся всё вперёд, А я нарушить слова не посмею?
Все статьи обросли истолкованиями, указаниями, инструкциями. Если деяние
обвиняемого не охватывается Кодексом, так можно осуждать ещё:
— по аналогии (какие возможности!);
— просто за происхождение (7–35, принадлежность к социально–опасной среде);
— за связь с опасными лицами 84 (вот где широта! какое лицо опасно и в чём связь —
это лишь судье видно).
Только не надо придираться к чёткости издаваемых законов. Вот 13 января 1950 вышел
Указ о возврате смертной казни (надо думать, из подвалов Берии она и не уходила).
Написано: можно казнить подрывников–диверсантов. Что это значит? Не сказано. Иосиф
Виссарионович любит так: недосказать, намекнуть. Здесь только ли о том, кто толовой
шашкой подрывает рельсы? Не написано. «Диверсант» мы знаем давно: кто выпустил
недоброкачественную продукцию —тот и диверсант. А кто такой «подрывник»? Например,
если разговорами в трамвае подрывал авторитет правительства? Или замуж вышла за
иностранца—разве она не подорвала величия нашей родины?..
Да не судья судит — судья только зарплату получает, судит инструкция! Инструкция
37–го года: десять–двадцать–расстрел. Инструкция 43–го: двадцать каторги–повешение.
Инструкция 45–го: всем вкруговую по десять плюс пять лишения прав (рабочая сила на три
пятилетки) 85 . Инструкция 49–го: всем по двадцать пять вкруговую. (И так настоящий
шпион — Шульц, Берлин, 1948 — мог получить 10 лет, а никогда им не бывший Гюнтер
Вашкау — 25. Потому что—волна, 1949 год.)
Машина штампует. Однажды арестованный лишён всех прав уже при обрезании
пуговиц на пороге ГБ и не может избежать срока. И юридические работники так привыкли к
этому, что оскандалились в 1958 году: напечатали в газетах проект новых «Основ уголовного
производства СССР» и в нём забыли дать пункт о возможном содержании оправдательного
приговора! Правительственная газета («Известия», 10 сентября 1958) мягко выговорила:
Может создаться впечатление, что наши суды выносят только обвинительные приговоры».
А стать на сторону юристов: почему, собственно, суд должен иметь два исхода, если
всеобщие выборы производятся из одного кандидата? Да оправдательный приговор — это
же экономическая бессмыслица! Ведь это значит, что и осведомители, и оперативники, и
следствие, и прокуратура, и внутренняя охрана тюрьмы, и конвой — все проработали
вхолостую!
Вот одно простое и типичное трибунальское дело. В 1941 году в наших

84 Этого мы не знали. Это нам газета «Известия» рассказала [П. Ромашкин. Некоторые вопросы уголовного
законодательства // Известия, 27 июля 1957, с. 2).

85 Как Бабаев им крикнул, правда бытовик: «Да намордника мне хоть триста лет вешайте! И до смерти за вас
руки не подыму, благодетели!» (Здесь «намордник»— лишение политических прав.)