Page 234 - Архипелаг ГУЛаг

—гражданскую, — а её–то! её–то! её–то! только и нужно нашему обществу! только и нет у
нас…
В 1923 году в Вятской тюрьме эсер Стружинский с товарищами (сколько их? как
звали? против чего протестуя?) забаррикадировались в камере, облили матрасы керосином и
самосожглись, вполне в традиции Шлиссельбурга, чтоб не идти глубже. Но сколько было
шума тогда, как волновалось всё русское общество! а сейчас ни Вятка не знала, ни Москва,
ни история. А между тем человеческое мясо так же потрескивало в огне!
В том состояла и первая соловецкая идея: что вот хорошее место, откуда полгода нет
связи с внешним миром. Отсюда— не докричишься, здесь можешь хоть и сжигаться.
В 1923 заключённых социалистов перевезли сюда из Перто–минска (Онежский
полуостров) — и разделили на три уединённых скита.
Вот скит Савватьевский—два корпуса бывшей гостиницы для богомольцев, часть озера
входит в зону. Первые месяцы как будто всё в порядке: и политрежим, и некоторые
родственники добираются на свидание, и трое старост от трёх партий только и ведут все
переговоры с тюремным начальством. А зона скита — зона свободы, здесь внутри и
говорить, и думать, и делать арестанты могут безвозбранно.
Но уже тогда, на заре Архипелага, ещё не названные «парашами», ползут тяжёлые
настойчивые слухи: политрежим ликвидируют… ликвидируют политрежим…
И действительно, дождавшись середины декабря, прекращения навигации и всякой
связи с миром, зам. начальника Соловецкого лагеря Эйхманс 143 объявил: да, получена
новая инструкция о режиме. Не всё, конечно, отнимают, о нет! — сократят переписку, там
что–то ещё, а всего ощутимее сегодняшнее: с 20 декабря 1923 года запрещается
круглосуточный выход из корпусов, а только в дневное время до 6 вечера.
Фракции решают протестовать, из эсеров и анархистов призываются добровольцы: в
первый же запретный день выйти гулять именно с шести вечера. Но у начальника лагеря
Ногтева так чешутся ладони на ружейное ложе, что ещё прежде назначенных шести вечера (а
может быть, часы разошлись? по радио тогда проверки не было) конвоиры с винтовками
входят в зону и открывают огонь по законно гуляющим. Три залпа. Шесть убитых, трое
тяжело раненных.
На другой день приехал Эйхманс: это печальное недоразумение, Ногтев будет снят
(переведен и повышен). Похороны убитых. Хор поёт над соловецкой глушью:
Вы жертвою пали в борьбе роковой…
(Не последний ли раз ещё разрешена эта протяжная мелодия по свежепогибшим?)
Взвалили большой валунный камень на их могилу и высекли на нём имена убитых 144 .
Нельзя сказать, чтобы пресса скрыла это событие. В «Правде» была заметка петитом:
заключённые напали на конвой, и шесть человек убито. Честная газета «Роте Фане» описала
бунт на Соловках.
Среди эсеров Савватиевского скита был Юрий Подбельский. Он собрал медицинские
документы о соловецком расстреле — для опубликования когда–нибудь. Но через год при
обыске на Свердловской пересылке у него обнаружили в чемодане двойное дно и выгребли
тайник. Так спотыкается русская История…
Но режим–то отстояли! И целый год никто не заговаривал об его изменении.
Целый 1924 год, да. А к концу его снова поползли упорные слухи, что в декабре опять
собираются вводить новый режим. Дракон уже проголодался, он хотел новых жертв.
И вот три скита социалистов — Савватьевский, Троицкий и Муксалмский,
разбросанные даже по разным островам, — сумели конспиративно договориться, и в один и

143 Как похоже на нацистского Эйхмана?..

144 В 1925 году камень перевернули и надписи схоронили. Кто там лазит туристами по Соловкам —
поищите, посмотрите!