Page 245 - Архипелаг ГУЛаг

приглядываться: зачем это подцепили к поезду второй багажный вагон? Ничего на нём не
написано, и очень похож он на багажный—тоже косые прутья решёток и темнота за ними.
Только зачем–то едут в нём солдаты, защитники отечества, и на остановках двое из них,
посвистывая, ходят по обе стороны, косятся под вагон.
Поезд тронется — и сотня стиснутых арестантских судеб, измученных сердец,
понесётся по тем же змеистым рельсам, за тем же дымом, мимо тех же полей, столбов и
стогов, и даже на несколько секунд раньше вас — но за вашими стёклами в воздухе ещё
меньше останется следов от промелькнувшего горя, чем от пальцев по воде. И в хорошо
знакомом, всегда одинаковом поездном быте — с разрезаемой пачкой белья для постели, с
разносимым в подстаканниках чаем — вы разве можете вжиться, какой тёмный сдавленный
ужас пронёсся за три секунды до вас через этот же объём эвклидова пространства? Вы,
недовольные, что в купе четверо и тесно, — вы разве смогли бы поверить, вы разве над этой
строкою поверите, что в таком же купе перед вами только что пронеслось — четырнадцать
человек? А если — двадцать пять? А если — тридцать?..
«Вагон–зак» — какое мерзкое сокращение! Как, впрочем, все сокращения, сделанные
палачами. Хотят сказать, что это — вагон для заключённых. Но нигде, кроме тюремных
бумаг, слово это не удержалось. Усвоили арестанты называть такой вагон «столыпинским»
или просто «Столыпиным».
По мере того как рельсовое передвижение внедрялось в наше отечество, меняли свою
форму и арестантские этапы. Ещё до 90–х годов XIX века сибирские этапы шли пешком и на
лошадях. Уже Ленин в 1896 году ехал в сибирскую ссылку в обыкновенном вагоне третьего
класса (с вольными) и кричал на поездную бригаду, что невыносимо тесно. Всем известная
картина Ярошенко «Всюду жизнь» показывает нам ещё очень наивное переоборудование
пассажирского вагона четвёртого класса под арестантский груз: всё оставлено как есть, и
арестанты едут как просто люди, только поставлены на окнах двусторонние решётки.
Вагоны эти ещё долго бегали по русским дорогам, некоторые помнят, как их и в 1927
этапировали в таких именно, только разделив мужчин и женщин. С другой стороны, эсер
Трушин уверял, что он и при царе уже этапировался в «Столыпине», только ездило их,
опять–таки по крыловским временам, шесть человек в купе.
История вагона такова. Он действительно пошёл по рельсам впервые при Столыпине:
он был сконструирован в 1908 году, но — для переселенцев в восточные области страны,
когда развилось сильное переселенческое движение и не хватало подвижного состава. Этот
тип вагонов был ниже обычного пассажирского, но много выше товарного, он имел
подсобные помещения для утвари или птицы (нынешние «половинные» купе, карцеры) — но
он, разумеется, не имел никаких решёток, ни внутри, ни на окнах. Решётки поставила
изобретательная мысль, и я склоняюсь, что болыпевиц–кая. А называться досталось
вагону — столыпинским… Министр, вызывавший на дуэль депутата за «столыпинский
галстук», — этого посмертного оболгания уже не мог остановить.
И ведь не обвинишь гулаговское начальство, чтоб они пользовались термином
«Столыпин» — нет, всегда «вагон–зак». Это мы, зэки, из чувства противоречия казённому
названию, чтобы только называть по–своему и погрубей, обманно повлеклись за кличкой,
подсунутой нам арестантами предыдущих поколений, как легко рассчитать — 20–х годов.
Кто ж могли быть авторы клички? не «контрики», у них не могло возникнуть такой
ассоциации: царский премьер–министр — и чекисты. Это, безусловно, могли быть только
«революционеры», вдруг, для себя неожиданно завлечённые в чекистскую мясорубку: или
эсеры, или анархисты (если кличка возникла в ранних 20–х), или троцкисты (если в поздних
20–х). Когда–то змеиным укусом убив великого деятеля России, ещё и посмертным гадким
укусом осквернили его память.
Но так как вагон этот был излюблен лишь в 20–е годы, а нашёл всеобщее и
исключительное применение — с начала 30–х, когда всё в нашей жизни становилось
единообразным (и, вероятно, тогда достроили много таких), то справедливо было бы
называть его не «Столыпиным», а «Сталиным».