Page 247 - Архипелаг ГУЛаг

были молодые, развитые и хорошенькие девушки, сидевшие «за иностранцев». Эти девушки
принялись стыдить конвой: «Как не стыдно вам так их везти? Ведь это же ваши матери!» Не
столько, наверно, их нравственные аргументы, сколько привлекательная наружность
девушек нашла в конвое отзыв — и несколько старушек пересадили… в карцер. А «карцер»
в вагон–заке это не наказание, это блаженство. Из пяти арестантских купе только четыре
используются как общие камеры, а пятое разделено на две половины — два узких полукупе с
одной нижней и одной верхней полкой, как бывает у проводников. Карцеры эти служат для
изоляции; ехать там втроём–вчетвером — удобство и простор.
Нет, не для того, чтобы нарочно мучить арестантов жаждой, все эти вагонные сутки в
изнемоге и давке их кормят вместо приварка только селёдкой или сухою воблой (так было
все годы, тридцатые и пятидесятые, зимой и летом, в Сибири и на Украине, и тут примеров
даже приводить не надо). Не для того, чтобы мучить жаждой, а скажите сами — чем эту
рвань в дороге кормить? Горячий приварок в вагоне им не положен (в одном из купе
вагон–зака едет, правда, кухня, но она — только для конвоя), сухой крупы им не дашь, сырой
трески не дашь, мясных консервов — не разожрутся ли? Селёдка, лучше не придумаешь, да
хлеба ломоть — чего ж ещё?
Ты бери, бери свои полселёдки, пока дают, и радуйся! Если ты умен — селёдку эту не
ешь, перетерпи, в карман её спрячь, слопаешь на пересылке, где водица. Хуже, когда дают
азовскую мокрую камсу, пересыпанную крупной солью, она в кармане не пролежит, бери её
сразу в полу бушлата, в носовой платок, в ладонь — и ешь. Делят камсу на чьём–нибудь
бушлате, а сухую воблу конвой высыпает в купе прямо на пол, и делят её на лавках, на
коленях.
П.Ф. Якубович («В мире отверженных», М.; Л., 1964, т. 1) пишет о 90–х годах
прошлого века, что в то страшное время в сибирских этапах давали кормовых 10 копеек в
сутки на человека при цене на ковригу пшеничного хлеба— килограмма три? — 5 копеек, на
кринку молока— литра два? — 3 копейки. «Арестанты благоденствуют», — пишет он. А вот
в Иркутской губернии цены выше, фунт мяса стоит 10 копеек и «арестанты просто
бедствуют». Фунт мяса в день на человека— это не полселёдки?..
Но уж если тебе рыбу дали — так и в хлебе не откажут, и сахарку ещё, может,
подсыпят. Хуже, когда конвой приходит и объявляет: сегодня кормить не будем, на вас не
выдано. И так может быть, что вправду не выдано: в какой–то тюремной бухгалтерии не там
цифру поставили. А может быть и так, что — выдано, но конвою самому не хватает пайки
(они тоже ведь не больно сыты), и решили хлебушек закосить, а уж одну полуселёдку давать
подозрительно.
И конечно, не для того, чтоб арестант мучился, ему не дают после селёдки ни кипятка
(это уж никогда), ни даже сырой воды. Надо понять: штаты конвоя ограничены, одни стоят в
коридоре на посту, несут службу в тамбуре, на станциях лазят под вагоном, по крыше:
смотрят, не продырявлено ли где. Другие чистят оружие, да когда–то же надо с ними
заняться и политучёбой, и боевым уставом. А третья смена спит, восемь часов им отдай как
закон, война–то кончилась. Потом: носить воду вёдрами — далеко, да и обидно носить:
почему советский воин должен воду таскать как ишак, для врагов народа? Порой для
сортировки или перецепки загонят вагон–зак от станции на полсуток так (от глаз подальше),
что и на свою–то красноармейскую кухню воды не наносишься. Ну, есть, правда, выход: для
зэков из паровозного тендера черпануть — жёлтую, мутную, со смазочными маслами,
охотно пьют и такую, ничего, им в полутьме купе и не очень видно— окна своего нет,
лампочки нет, свет из коридора. Потом ещё: воду эту раздавать больно долго — своих
кружек у заключённых нет, у кого и были, так отняли, — значит, пои их из двух казённых, и,
пока напьются, ты всё стой рядом, черпай, черпай да подавай. (Да ещё заведутся промеж
себя: давайте сперва, мол, здоровые пить, а потом уже туберкулёзные, а потом уже
сифилитики! Как будто в соседнем купе не сначала опять: сперва здоровые…)
Но и всё б это конвой перенёс, и таскал бы воду и поил, если б, свиньи такие,
налакавшись воды, не просились бы потом на оправку. А получается так: не дашь им сутки