Page 255 - Архипелаг ГУЛаг

пушкинских, гоголевских, толстовских — а горьковские есть, да какое гнездо! А ещё
отдельно каторжный прииск «имени Максима Горького» (40 км от Эльгена)! Да, Алексей
Максимыч… «вашим, товарищ, сердцем и именем»… Если враг не сдаётся… Скажешь лихое
словечко, глядь — а ты ведь уже не в литературе…
В Белоруссию, на Украину, на Кавказ — из Москвы и не возят никогда, там своих
девать некуда. Слушаем дальше. Уфимский отправили — наш не дрогнул. Ташкентский
отошёл—стоим. «До отправления поезда Москва–Новосибирск… Просьба к
провожающим… билеты отъезжающих»… Тронули. Наш! А что это доказывает? Пока
ничего. И Среднее Поволжье наше, и наш Южный Урал. Наш Казахстан с джезказганскими
медными рудниками. Наш и Тайшет со шпалопропи–точным заводом (где, говорят, креозот
просачивается сквозь кожу, в кости, парами его насыщаются лёгкие — и это смерть). Вся
Сибирь ещё наша до Совгавани. И наша — Колыма. И Норильск — тоже наш.
Если же зима — вагон задраен, динамиков не слышно. Если конвойная команда верна
уставу — от них тоже не услышишь обмолвки о маршруте. Так и тронемся, уснем в
переплёте тел, в пристукивании колёс, не узнав—леса или степи увидятся завтра через окно.
Через то окно, которое в коридоре. Со средней полки через решётку, коридор, два стекла и
ещё решётку видны всё–таки станционные пути и кусочек пространства, бегущего мимо
поезда. Если стёкла не обмёрзли, иногда можно прочесть и название станции —
какое–нибудь Авсютино или Ундол. Где такие станции?.. Никто не знает в купе. Иногда по
солнцу можно понять: на север вас везут или на восток. А то в каком–нибудь Туфано–ве
втолкнут в ваше купе обшарпанного бытовичка, и он расскажет, что везут его в Данилов на
суд, и боится он, не дали б ему годика два. Так вы узнаёте, что ехали ночью через Ярославль
и, значит, первая пересылка на пути — Вологодская. И обязательно найдутся в купе знатоки,
кто мрачно просмакует знаменитую присказку: «вОлОгОдский кОнвОй шутить не любит!»
Но и узнав направление — ничего вы ещё не узнали: пересылки и пересылки узелками
впереди на вашей ниточке, с любой вас могут повернуть в сторону. Ни на Ухту, ни на Инту,
ни на Воркуту тебя никак не тянет, — а думаешь, 501–я стройка слаще — железная дорога
по тундре, по северу Сибири? Она стоит их всех.
Лет через пять после войны, когда арестантские потоки вошли всё–таки в русла (или в
МВД расширили штаты?) — в министерстве разобрались в миллионных ворохах дел и стали
сопровождать каждого осуждённого запечатанным конвертом его тюремного дела, в прорези
которого открыто для конвоя писался маршрут (а больше маршрута им знать не полезно,
содержание дел может влиять развращающе). Вот тогда, если вы лежите на средней полке, и
сержант остановится как раз около вас, и вы умеете читать вверх ногами, — может быть, вы
и словчите прочесть, что кого–то везут в Княж–Погост, а вас — в Каргопольлаг.
Ну, теперь ещё больше волнений! — что это за Каргопольлаг? Кто о нём слышал?..
Какие там общие?.. (Бывают общие работы смертные, а бывают и полегче.) Доходиловка,
нет?
И как же, как же вы впопыхах отправки не дали знать своим родным, и они всё ещё
мнят вас в Сталиногорском лагере под Тулой? Если вы очень нервны и очень находчивы,
может быть, удастся вам решить и эту задачу: у кого–то найдётся сантиметровый кусочек
карандашного грифеля, у кого–то мятая бумага. Остерегаясь, чтобы не заметил конвойный
из коридора (а ногами к проходу ложиться нельзя, только головой), вы, скрючившись и
отвернувшись, между толчками вагона пишете родным, что вас внезапно взяли со старого
места и теперь везут, что с нового места, может, будет только одно письмо в год, пусть
приготовятся. Сложенное треугольником письмо надо нести с собой в уборную наудачу:
вдруг да сведут вас туда на подходе к станции или на отходе от неё, вдруг зазевается
конвойный в тамбуре, — тогда нажимайте скорее педаль, пусть откроется отверстие спуска
нечистот, и, загородивши телом, бросайте письмо в это отверстие! Оно намокнет,
испачкается, но может проскочить и упасть между рельсами. Или даже выскочит сухое,
межколёсный ветер закружит его, оно взвихрится, попадёт под колёса или минует их и
отлого спустится на откос полотна. Может быть, так и лежать ему тут до дождей, до снега,