Page 256 - Архипелаг ГУЛаг

до гибели, может быть, рука человека поднимет его. И если этот человек окажется не
идейный — то подправит адрес, буквы наведёт или вложит в другой конверт — и письмо,
ещё смотри, дойдёт. Иногда такие письма доходят — доплатные, стёршиеся, размытые,
измятые, но с чётким всплеском горя…

* * *

А ещё лучше — переставайте вы поскорее быть этим самым фраером — смешным
новичком, добычей и жертвой. Девяносто пять из ста, что письмо ваше не дойдёт. Но и
дойдя, не внесёт оно радости в дом. И что за дыхание — по часам и суткам, когда вступили
вы в страну эпоса? Приход и уход разделяются здесь десятилетиями, четвертью века. Вы
никогда не вернётесь в прежний мир! Чем скорее вы отвыкнете от своих домашних и
домашние отвыкнут от вас — тем лучше. Тем легче.
И как можно меньше имейте вещей, чтобы не дрожать за них! Не имейте чемодана,
чтобы конвой не сломал его у входа в вагон (а когда в купе по двадцать пять человек — что б
вы придумали на их месте другое?). И не имейте новых сапог, и не имейте модных
полуботинок, и шерстяного костюма не имейте: в вагон–заке, в воронке ли, на приёме в
пересыльную тюрьму—всё равно украдут, отберут, отметут, обменяют. Отдадите без
боя—будет унижение травить ваше сердце. Отнимут с боем — за своё же добро останетесь с
кровоточащим ртом. Отвратительны вам эти наглые морды, эти глумные ухватки, это
отребье двуногих — но, имея собственность и трясясь за неё, не теряете ли вы редкую
возможность наблюдать и понять? А вы думаете, флибустьеры, пираты, великие капитаны,
расцвеченные Киплингом и Гумилёвым, — не эти ли самые они были блатные? Вот этого
сорта и были… Прельстительные в романтических картинах—отчего же они отвратны вам
здесь?
Поймите и их. Тюрьма для них — дом родной. Как ни приласкивает их власть, как ни
смягчает им наказания, как ни амнистирует — внутренний рок приводит их снова и снова
сюда… Не им ли и первое слово в законодательстве Архипелага? Одно время у нас и на воле
право собственности так успешно изгонялось (потом изгонщикам самим понравилось
иметь) — почему ж должно оно терпеться в тюрьме? Ты зазевался, ты вовремя не съел
своего сала, не поделился с друзьями сахаром и табаком — теперь блатные ворошат твой
сидор, чтоб исправить твою моральную ошибку. Дав тебе на сменку жалкие отопки вместо
твоих фасонных сапог, робу замазанную вместо твоего свитера, они ненадолго взяли эти
вещи и себе: сапоги твои — повод пять раз проиграть их и выиграть в карты, а свитер завтра
толкнут за литр водки и за круг колбасы. Через сутки и у них ничего не будет, как и у тебя.
Это — второе начало термодинамики: уровни должны сглаживаться…
Не имейте! Ничего не имейте! —учили нас Будда и Христос, стоики, циники. Почему
же никак не вонмем мы, жадные, этой простой проповеди? Не поймём, что имуществом
губим душу свою?
Ну разве селёдка пусть греется в твоём кармане до пересылки, чтобы здесь не клянчить
тебе попить. А хлеб и сахар выдали на два дня сразу — съешь их в один приём. Тогда никто
не украдёт их. И забот нет. И будь как птица небесная!
То имей, что можно всегда пронести с собой: знай языки, знай страны, знай людей.
Пусть будет путевым мешком твоим — твоя память. Запоминай! запоминай! Только эти
горькие семена, может быть, когда–нибудь и тронутся в рост.
Оглянись — вокруг тебя люди. Может быть, одного из них ты будешь всю жизнь потом
вспоминать и локти кусать, что не расспросил. И меньше говори — больше услышишь.
Тянутся с острова на остров Архипелага тонкие пряди человеческих жизней. Они вьются,
касаются друг друга одну ночь вот в таком стучащем полутёмном вагоне, потом опять
расходятся навеки — а ты ухо приклони к их тихому жужжанию и к ровному стуку под
вагоном. Ведь это постукивает — веретено жизни.
Каких только диковинных историй ты здесь не услышишь, чему не посмеёшься!