Page 257 - Архипелаг ГУЛаг

Вот этот французик подвижной около решётки — что он всё крутится? чему
удивляется? чего до сих пор не понимает? Разъяснить ему! А между тем и расспросить: как
попал? Нашёлся кто–то с французским языком, и мы узнаём: Макс Сантер, французский
солдат. Вот такой же вострый и любопытный был он и на воле, в своей douce France.
Говорили ему по–хорошему — не крутись, а он всё околачивался около пересыльного пункта
для русских репатриируемых. Тогда угостили его советские выпить, и с некоторого момента
он ничего не помнит. Очнулся уже в самолёте, на полу. Увидел себя — в красноармейской
гимнастёрке и брюках, а над собой сапоги конвоира. Теперь ему объявили 10 лет лагерей, но
это же, конечно, злая шутка, это разъяснится?.. О да, разъяснится, голубчик, жди! (Ему
предстоит ещё лагерная судимость, 25 лет, и из Озёрлага он освободится только в 1957.) Ну,
да такими случаями в 1945–46 годах не удивишь.
То сюжет был франко–русский, а вот — русско–французский. Да нет, чисто русский,
пожалуй, потому что таких колен кто ж, кроме русского, напетляет? Во всякие времена
росли у нас люди, которые не вмещались, как Меншиков у Сурикова в берёзовскую избу.
Вот Иван Коверченко — и поджар, проста среднего, а всё равно — не вмещается. А потому
что детинка был кровь с молоком, да подбавил чёрт горилки. Он охотно рассказывает о себе,
и со смехом. Такие рассказы — клад, их — слушать. Правда, долго не можешь угадать: за
что ж его арестуют и почему он—политический. Но из «политического» не надо себе
лакировать фестивального значка. Не всё ль равно, какими граблями захватили?
Как все хорошо знают, к химической войне подкрадывались немцы, а не мы. Поэтому,
при откате с Кубани, очень было неприятно, что из–за каких–то растяп в боепитании мы
оставили на одном аэродроме штабели химических бомб — и немцы могли на этом
разыграть международный скандал. Тогда–то старшему лейтенанту Коверченко, родом из
Краснодара, дали двадцать человек парашютистов и сбросили в тыл к немцам, чтоб он все
эти многовредные бомбы закопал в землю. (Уже догадались слушатели и зевают: дальше он
попал в плен, теперь — изменник родины. А ни хрёнышка подобного!) Коверченко задание
выполнил превосходно, со всей двадцаткой без потерь пересек фронт назад и представлен
был к Герою Советского Союза.
Но ведь представление ходит месяц и два, — а если ты в этого Героя тоже не
помещаешься? «Героя» дают тихим мальчикам, отличникам боевой и политической
подготовки, — а у тебя если душа горит, выпить хоц–ца, а — нечего? Да если ты Герой всего
Союза — что ж они, гады, скупятся тебе литр водки добавить? И Иван Коверченко сел на
лошадь и, по правде, ничего о Калигуле не зная, въехал на лошади на второй этаж к
городскому военкому чи коменданту: водки, мол, выпиши! (Он смекнул, что так будет
попредстави–тельней, как бы больше подобать Герою, и отказать трудней.) За это и
посадили? — Нет, что вы! За это был снижен с Героя до Красного Знамени.
Очень Коверченко нуждался выпить, а не всегда бывало, и приходилось кумекать. В
Польше помешал он немцам взорвать один мост — и почувствовал этот мост как бы своим, и
пока, до подхода нашей комендатуры, положил с поляков плату за проход и проезд по мосту:
ведь без меня у вас его б уже не было, заразы! Сутки он эту плату собирал (на водку),
надоело, да и не торчать же тут, — и предложил капитан Коверченко окружным полякам
справедливое решение: мост этот у него купить. (За это и сел? — Не–ет.) Не много он и
просил, но поляки жались, не собрались. Бросил пан капитан мост, чёрт с вами, ходите
бесплатно.
В 1949 году он был в Полоцке начальником штаба парашютного полка. Очень не
любил майора Коверченко политотдел дивизии за то, что на политвоспитание он клал. Раз
попросил он характеристику для поступления в Академию, но когда дали — заглянул и
швырнул им на стол: «С такой характеристикой мне не в Академию, а к бандеровцам идти!»
(За это?.. — За это вполне могли десятку сунуть, но обошлось.) Тут ещё примкнуло, что он
одного солдата незаконно в отпуск уволил. И что сам в пьяном виде гнал грузовую машину и
разбил. И дали ему десять… суток губы (гауптвахты). Впрочем, охраняли его свои же
солдаты, они его любили беззаветно и отпускали с «губы» гулять в деревню. И так и быть,