Page 400 - Архипелаг ГУЛаг

путём она не может достать ни марли, ни тряпки. Где уж там стирать!..
Баня? Ба! С бани и начинается первый приезд в лагерь, — если не считать выгрузки на
снег из телячьего вагона и перехода с вещами на горбу среди конвоя и собак. В лагерной–то
бане и разглядывают раздетых женщин как товар. Будет ли вода в бане или нет, но осмотр на
вшивость, бритьё подмышек и лобков дают не последним аристократам зоны —
парикмахерам— возможность рассмотреть новых баб. Тотчас же их будут рассматривать и
остальные придурки — это традиция ещё соловецкая, только там, на заре Архипелага, была
нетуземная стеснительность — и их рассматривали одетыми, во время подсобных работ. Но
Архипелаг окаменел, и процедура стала наглей. Федот Сучков и его жена (таков был рок их
соединиться) теперь со смехом вспоминают как придурки мужчины стали по двум сторонам
узкого коридора, а новоприбывших женщин пускали по этому коридору голыми, да не сразу
всех, а по одной. Потом между придурками решалось, кто кого берёт. (По статистике 20–х
годов, у нас сидела в заключении одна женщина на шесть–семь мужчин 293 . После Указов
30–х и 40–х годов соотношение это немного выравнялось, но не настолько, чтобы женщин не
ценить, особенно привлекательных.) В иных лагерях процедура сохранялась вежливой:
женщин доводят до их барака— и тут–то входят сытые, в новых телогрейках (нерваная и
неизмазанная одежда в лагере уже сразу выглядит бешеным франтовством), уверенные и
наглые придурки. Они не спеша прохаживаются между вагонками, выбирают.
Подсаживаются, разговаривают. Приглашают сходить к ним в гости. А они живут не в
общем барачном помещении, а в «кабинках» по несколько человек. У них там и
электроплитка, и сковородка. Да у них жареная картошка! — мечта человечества! На первый
раз просто полакомиться, сравнить и осознать масштабы лагерной жизни. Нетерпеливые тут
же после картошки требуют и уплаты, более сдержанные идут проводить и объясняют
будущее. Устраивайся, устраивайся, милая, в зоне, пока предлагают по–джентльменски. И
чистота, и стирка, и приличная одежда, и неутомительная работа— всё твоё.
И в этом смысле считается, что женщине в лагере — «легче». Легче ей сохранить саму
жизнь. Стой «половой ненавистью», с какой иные доходяги смотрят на женщин, не
опустившихся до помойки, естественно рассудить, что женщине в лагере легче, раз она
насыщается меньшей пайкой и раз есть у неё путь избежать голода и остаться в живых. Для
исступлённо голодного весь мир заслонён крылами голода, и больше несть ничего в мире.
И правда, есть женщины, кто по натуре вообще и на воле легче сходится с мужчинами,
без большого перебора. Таким, конечно, в лагере всегда открыты лёгкие пути. Личные
особенности не раскладываются просто по статьям Уголовного кодекса, — однако вряд ли
ошибёмся, сказав, что большинство Пятьдесят Восьмой составляют женщины не такие.
Иным с начала и до конца этот шаг непереносимее смерти. Другие ёжатся, колеблются,
смущены (да удерживает и стыд перед подругами), а когда решатся, когда смирятся—
смотришь, поздно, они уже не идут в лагерный спрос.
Потому что предлагают— не каждой.
Так ещё в первые сутки многие уступают. Слишком жестоко прочерчивается— и
надежды ведь никакой. И этот выбор вместе с мужниными жёнами, с матерями семейств
делают и почти девочки. И именно девочки, задохнувшись от наготы лагерной жизни,
становятся скоро самыми отчаянными.
А— нет? Что ж, смотри. Надевай штаны и бушлат. И бесформенным, толстым снаружи
и хилым внутри существом бреди в лес. Ещё сама приползёшь, ещё кланяться будешь.
Если ты приехала в лагерь физически сохранённой и сде–лалаумный шаг в первые же
дни, — ты надолго устроена в санчасть, в кухню, в бухгалтерию, в швейную или прачечную,
и годы потекут безбедно, вполне похоже на волю. Случится этап— ты и на новое место
приедешь вполне в расцвете, ты и там уже знаешь, как поступать с первых же дней. Один из
самых удачных ходов — стать прислугой начальства. Когда среди нового этапа пришла в

293 От тюрем к воспитательным учреждениям, с. 358.