Page 407 - Архипелаг ГУЛаг

Матери из захидниц (западных украинок) непременно, а из русских неинтеллигентных
иногда — норовили крестить своих детей (это уже послевоенные годы). Крестик либо
присылался искусно запрятанным в посылке (надзор бы не пропустил такой
контрреволюции), либо заказывался за хлеб лагерному умельцу. Доставали и ленточку для
креста, шили и парадную распашонку, чепчик. Экономился сахар из пайки, пёкся из чего–то
крохотный пирог — и приглашались ближайшие подружки. Всегда находилась женщина,
которая прочитывала молитву, ребёнка окунали в тёплую воду, крестили, и сияющая мать
приглашала к столу.
Иногда для мамок с грудными детьми (только, конечно, не для Пятьдесят Восьмой)
выходили частные амнистии или просто распоряжения о досрочном освобождении. Чаще
всего под эти распоряжения попадали мелкие уголовницы и приблатнён–ные, которые на
эти–то льготы отчасти и рассчитывали. И как только такие мамки получали в ближайшем
райцентре паспорт и железнодорожный билет, — своего ребёнка, уже не ставшего нужным,
они частенько оставляли на вокзальной скамье, на первом крыльце. (Да надо и представить,
что не всех ждало жильё, сочувственная встреча в милиции, прописка, работа, а на
следующее утро уже ведь не ожидалось готовой лагерной пайки. Без ребёнка было легче
начинать жить.)
В 1954 году на ташкентском вокзале мне пришлось провести ночь недалеко от группы
зэков, ехавших из лагеря и освобождённых по каким–то частным распоряжениям. Их было
десятка три, они занимали целый угол зала, вели себя шумно, с полублатной развязностью,
как истые дети ГУЛАГа, знающие, почём жизнь, и презирающие здесь всех вольных.
Мужчины играли в карты, а мамки о чем–то голосисто спорили— и вдруг одна мамка
крикнула истошней других, вскочила, размахнула своего ребёнка за ноги и слышно стукнула
его головой о каменный пол. Весь вольный зал ахнул, застонал: мать! как может мать?
…Они не понимали же, что была то не мать, а.мамка.

* * *

Всё сказанное до сих пор относится к совместным лагерям, смешанным по полу, — к
таким, какими они были от первых лет революции и до конца Второй Мировой войны. В те
годы был в РСФСР только один, кажется, Новинский домзак (бывшая московская женская
тюрьма), где содержались женщины без мужчин. Опыт этот не получил распространения и
сам не длился слишком долго.
Но благополучно восстав из–под развалин войны, которую он едва не загубил, Учитель
и Зиждитель задумался о благе своих подданных. Его мысли освободились для упорядочения
их жизни, и много он изобрёл тогда полезного, много нравственного, а среди этого —
разделение пола мужеского и пола женского, сперва в школах и лагерях (а там дальше,
может, хотел добраться и до всей воли).
И в 1946 году на Архипелаге началось, а в 1948 закончилось великое полное отделение
женщин от мужчин. Рассылали их по разным островам, а на едином острове тянули между
мужской и женской зонами испытанного дружка — колючую проволочку 297 .
Но как и другие многие научно предсказанные и научно продуманные действия, эта
мера имела последствия неожиданные и даже противоположные.
С отделением женщин резко ухудшилось их общее положение в производстве. Раньше
многие женщины работали прачками, санитарками, поварихами, кубовщицами,
каптёрщи–цами, счетоводами на смешанных лагпунктах, теперь все эти места они должны
были освободить, в женских же лагпунктах таких мест было гораздо меньше. И женщин
погнали на общие, погнали в цельноженских бригадах, где им особенно тяжело. Вырваться с

297 Уже многие начинания Корифея не признаны столь совершенными и даже отменены— а разделение
полов на Архипелаге закостенело и по сей день. Ибо здесь основание — глубоко нравственное.