Page 479 - Архипелаг ГУЛаг

арестованный в потоке «Промпартии» и получивший десятку, бежал из лагеря Нивагрэс в
1933. Двадцать один день он пробродил в тайге и вот уж как радовался встрече с геологами!
А они его вывели в населённый пункт и сдали председателю рабочкома. (Поймёшь и
геологов: они ведь тоже не в одиночку, они друг от друга боятся доноса. А ещё если
беглец— и в самом деле уголовник, убийца? — и их же ночью зарежет?)
Пойманного беглеца, если взяли убитым, можно на несколько суток бросить с
гниющим прострелом около лагерной столовой — чтобы заключённые больше ценили свою
пустую баланду. Взятого живым можно поставить у вахты и, когда проходит развод, травить
собаками. (Собаки, смотря по команде, умеют душить человека, умеют кусать, а умеют
только рвать одежду, раздевая догола.) И ещё можно написать в Кулыурно–Воспитательной
Части вывеску: «Я бежал, но меня поймали собаки», эту вывеску надеть пойманному на шею
и так велеть ходить по лагерю.
А если бить—то уж отбивать почки. Если затягивать руки в наручники, то так, чтоб на
всю жизнь в лучезапястных суставах была потеряна чувствительность (Г. Сорокин,
Ивдельлаг). Если в карцер сажать, то чтоб уж без туберкулёза он оттуда не вышел.
(Ныроблаг, Баранов, побег 1944 года. После побоев конвоя кашлял кровью, через три года
отняли левое лёгкое 330 .)
Собственно, избить и убить беглеца— это главная на Архипелаге форма борьбы с
побегами 331 . И даже если долго нет побегов— их надо иногда выдумывать. На прииске
Дебин (Колыма) в 1951 разрешили как–то группе зэков пособирать ягод. Трое
заблудились — и нет их. Начальник лагеря старший лейтенант Пётр Ломага послал
истязателей. Те напустили собак на трёх спящих, потом застрелили их, потом прикладами
раскололи головы, обратили их в месиво, так что свешивались наружу мозги, — ив таком
виде на телеге доставили в лагерь. Здесь заменили лошадь четырьмя арестантами, и те
тянули телегу мимо строя. «Вот так будет с каждым!»— объявил Ломага.
И кто найдёт в себе отчаяние передо всем этим не дрогнуть? — и пойти! — и дойти! —
а дойти–то куда? Там, в конце побега, когда беглец достигнет заветного назначенного
места, — кто, не побоявшись, его бы встретил, спрятал, переберёг? Только блатных на воле
ждёт уговоренная малина, а у нас, Пятьдесят Восьмой, квартира называется явкой, это почти
подпольная организация.
Вот как много заслонов и ям против побега.
Но отчаявшееся сердце иногда и не взвешивает. Оно видит: течёт река, по реке плывёт
бревно — и прыжок! поплывём! Вячеслав Безродный с лагпункта Ольчан, едва выписанный
из больницы, ещё совсем слабый, на двух скреплённых брёвнах бежал по реке Индигирке —
в Ледовитый океан! Куда? На что надеялся? Уж не то что пойман, а — подобран он был в
открытом море и зимним путём опять возвращён в Ольчан, в ту же больницу.
Не обо всяком, кто не вернулся в лагерь сам и кого не привели полуживым, не привезли
мёртвым, можно сказать, что он ушёл. Он, может быть, только сменил подневольную и
растянутую смерть в лагере на свободную смерть зверя в тайге.
Пока беглецы не столько бегут, сколько бредут, и сами же возвращаются — лагерные
оперуполномоченные даже получают от них пользу: они без напряжения мотают им вторые
сроки. А если побегов что–то долго нет, то устраивают провокации: какому–нибудь стукачу
поручают сколотить группу «на побег» — и всех сажают.
Но человек, пошедший на побег серьёзно, очень скоро становится и страшен. Иные,
чтобы сбить собак, зажигали за собой тайгу, и она потом неделями на десятки километров

330 И теперь он наивно добивается (для пенсии), чтоб его заболевание признали профессиональным. Уж
куда, кажется, профессиональнее и для арестанта, и для конвоя! — а не признают…

331 И всё главней становится она в новейшее, уже хрущёвское время. См. «Мои показания» Анатолия
Марченко. Самиздат, 1968.
(В России книга впервые опубликована в 1991 году в изд–ве «Московский рабочий». — Примеч. ред.)