Page 480 - Архипелаг ГУЛаг

горела. — В 1949 году на лугу близ Веслянского совхоза задержали беглеца с человеческим
мясом в рюкзаке: он убил попавшегося ему на пути бесконвойного художника с пятилетним
сроком и обрезал с него мясо, а варить был недосуг.
Весной 1947 на Колыме, близ Эльгена, вели колонну зэков два конвоира. И вдруг один
зэк, ни с кем не сговариваясь, умело напал на конвоиров, в одиночку, обезоружил и
застрелил обоих. (Имя его неизвестно, а оказался он— недавний фронтовой офицер. Редкий
и яркий пример фронтовика, не утерявшего мужество в лагере!) Смельчак объявил колонне,
что она свободна! Но заключённых объял ужас: никто за ним не пошёл, а все сели тут же и
ждали нового конвоя. Фронтовик стыдил их— тщетно. Тогда он взял оружие (32 патрона,
«тридцать один— им!») и ушёл один. Ещё убил и ранил нескольких поимщиков, а тридцать
вторым патроном кончил с собой. Пожалуй, развалился бы Архипелаг, если бы все
фронтовики так себя вели.
В 1945 на ОЛПе «Победа» (Индигирского управления) несколько власовцев так же
напали на охрану, отобрали винтовки, ушли — но не знаю, как далеко.
В Краслаге бывший вояка, герой Халхин–Гола, пошёл с топором на конвоира, оглушил
его обухом, взял у него винтовку, тридцать патронов. Вдогонку ему были спущены собаки,
двух он убил, ранил собаковода. При поимке его не просто застрелили, а, излютев, мстя за
себя и за собак, искололи мёртвого штыками и в таком виде бросили неделю лежать близ
вахты.
В 1951 в том же Краслаге около десяти болыпесрочников конвоировались четырьмя
стрелками охраны. Внезапно зэки напали на конвой, отняли автоматы, переоделись в их
форму (но стрелков пощадили! — угнетённые чаще великодушны, чем угнетатели) и
четверо, с понтом конвоируя, повели своих товарищей к узкоколейке. Там стоял порожняк,
приготовленный под лес. Мнимый конвой поравнялся с паровозом, ссадил паровозную
бригаду и (кто–то из бегущих был машинист) — полным ходом повёл состав к станции
Решёты, к главной сибирской магистрали. Но им предстояло проехать около семидесяти
километров. За это время о них уже дали знать (начиная с пощажённых стрелков), несколько
раз им пришлось отстреливаться на ходу от групп охраны, а в нескольких километрах от
Решёт перед ними успели заминировать путь и расположился батальон охраны. Все беглецы
в неравном бою погибли.
Более счастливыми складывались обычно побеги тихие. Из них были удивительно
удачные, но эти счастливые рассказы мы редко слышим: оторвавшиеся не дают интервью,
они переменили фамилии, прячутся. Кузиков–Скачинский, удачно бежавший в 1942, лишь
потому сейчас об этом рассказывает, что в 1959 был разоблачён — через 17 лет!
Открылось это так: попался по другому делу его сопобежник. По пальцам установили
его подлинную личность. Так выяснилось, что беглецы не погибли, как предполагалось.
Стали искать и Кузикова. Для этого на его родине осторожно выспрашивали, выслеживали
родных— и по цепочке родственников добрались до него. И на всё это не жалели сил и
времени через 17 лет!
И об успешном побеге Зинаиды Яковлевны Поваляевой мы потому узнали, что в
конце–то концов она провалилась. Она получила срок за то, что оставалась при немцах
учительницей в своей школе. Но не тотчас по приходу советских войск её арестовали, и до
ареста она ещё вышла замуж за лётчика. Тут её посадили и послали на 8–ю шахту Воркуты.
Через кухонных китайцев она связалась с волей и с мужем. Он служил в гражданской
авиации и устроил себе рейс на Воркуту. В условленный день Зина вышла в баню в рабочую
зону, там сбросила лагерное платье, распустила из–под косынки закрученные с ночи волосы.
В рабочей зоне ждал её муж. У речного перевоза дежурили оперативники, но не обратили
внимания на завитую девушку под руку с лётчиком. Улетели на самолёте. Год пробыла Зина
под чужим документом. Но не выдержала, захотела повидаться с матерью — а за той
следили. На новом следствии сумела сплести, что бежала в угольном вагоне. Об участии
мужа так и не узналось.
Янис Л–с в 1946 дошёл пешком из Пермского лагеря до Латвии, причём явно коверкая