Page 525 - Архипелаг ГУЛаг

провинившихся— в карцер. Иногда и аплодисментами не давали насладиться. В
магаданском театре Никишов, начальник Дальстроя, обрывал Вадима Козина, широко
известного тогда певца: «Ладно, Козин, нечего раскланиваться, уходи!» (Козин пытался
повеситься, его вынули из петли.)
В послевоенные годы через Архипелаг прошли артисты с известными именами: кроме
Козина— артистки кино То–карская, Окуневская, Зоя Фёдорова. Много шума было на
Архипелаге от посадки Руслановой, шли противоречивые слухи, на каких она сидела
пересылках, в какой лагерь отправлена. Уверяли, что на Колыме она отказалась петь и
работала в прачечной. Не знаю.
Кумир Ленинграда тенор Печковский в начале войны попал под оккупацию на своей
даче под Лугой, затем при немцах давал концерты в Прибалтике. (Его жену, пианистку,
тотчас же арестовали в Ленинграде, она погибла в Рыбинском лагере.) После войны
Печковский получил десятку за измену и отправлен в ПечЖелДорлаг. Там начальник
содержал его как знаменитость: в отдельном домике с двумя приставленными дневальными,
в паёк ему входили сливочное масло, сырые яйца и горячий портвейн. В гости он ходил
обедать к жене начальника лагеря и к жене начальника режима. Там он пел, но однажды,
говорят, взбунтовался: «Я пою для народа, а не для чекистов» — и так попал в Особый
Минлаг. (После срока ему уже не пришлось подняться к прежним концертам в Ленинграде.)
Известный пианист Всеволод Топилин не был пощажён при сгоне московского
народного ополчения и брошен с берданкой 1866 года в вяземский мешок 346 . Но в плену его
пожалел поклонник музыки немецкий майор, комендант лагеря, — он помог ему оформиться
остовцем и так начать концертировать. За это, разумеется, Топилин получил у нас
стандартную десятку. (После лагеря он тоже не поднялся.)
Ансамбль Московского УИТЛК, который разъезжал по лагпунктам, давая концерты, а
жил на Матросской Тишине, вдруг переведен был на время к нам, на Калужскую заставу.
Какая удача! Вот теперь–то я с ними познакомлюсь, вот теперь–то я к ним пробьюсь!
О, странное ощущение! Смотреть в лагерной столовой постановку профессиональных
актёров–зэков! Смех, улыбки, пение, белые платьица, чёрные сюртуки… Но— какие сроки у
них? Но по каким статьям они сидят? Героиня — воровка? или — по «общедоступной»?
Герой — дача взятки? или «семь восьмых»? У обычного актёра перевоплощение только
одно — в роль. Здесь двойная игра, двойное перевоплощение: сперва изобразить из себя
свободного артиста, а потом — изобразить роль. И этот груз тюрьмы, это сознание, что ты —
крепостной, что завтра же гражданин начальник за плохую игру или за связь с другой
крепостной актрисой может послать тебя в карцер, на лесоповал или услать за десять тысяч
вёрст на Колыму, — каким дополнительным жерновом должно оно лечь к тому грузу,
который актёр–зэк разделяет с вольными, — к разрушительному, с напряжением лёгких и
горла проталкиванию через себя драматизованной советской пустоты, механической
пропаганды неживых идей?
Героиня ансамбля Нина В. оказалась по 58–10, пять лет. Мы быстро нашли с ней
общего знакомого — её и моего учителя на искусствоведческом отделении МИФЛИ. Она
была недоучившаяся студентка, молода совсем. Злоупотребляя правами артистки, портила
себя косметикой и теми гадкими накладными ватными плечами, которыми тогда на воле все
женщины себя портили, женщин же туземных миновала эта участь, и плечи их развивались
только от носилок.
В ансамбле у Нины был, как у всякой примы, свой возлюбленный (танцор Большого
театра), но был ещё и духовный отец в театральном искусстве— Освальд Глазунов (Глазнек),
один из самых старых вахтанговцев. Он и жена его были (может, и хотели быть) захвачены

346 Весь этот перепуг с ополчением— какая же осатанелая паника! Бросать городских интеллигентов с
берданками прошлого века против современных танков! Двадцать лет дмились, что «готовы», что сильны, —
но в животном ужасе перед наступающими немцами заслонялись телами учёных и артистов, чтоб только
уцелело лишние дни своё руководящее ничтожество.