Page 535 - Архипелаг ГУЛаг

русском переводе): «откроешься, где спать тепло, где десятник не найдёт, — и все туда
налезут, и десятник нанюхает. Откроешься, что письмо послал через вольного 355 , и все
этому вольному письма понесут и накроют его с теми письмами. И если обещал тебе каптёр
сорочку рваную сменить — молчи, пока не сменишь, а когда сменишь — опять же молчи: и
его не подводи, и тебе ещё пригодится 356 ». С годами зэк настолько привыкает всё скрывать,
что даже усилия над собой ему для этого не надо делать: у него отмирает естественное
человеческое желание поделиться переживаемым. (Может быть, следует признать в этой
скрытности как бы защитную реакцию против общего закрытого хода вещей? Ведь от него
тоже всячески скрывают информацию, касающуюся его судьбы.)
Скрытность зэка вытекает из его круговой недоверчивости: он не доверяет всем
вокруг. Поступок, по виду бескорыстный, вызывает в нём особенно сильное подозрение.
Закон–тайга, вот как он формулирует высший императив человеческих отношений. (На
островах Архипелага и действительно большие массивы тайги.)
Тот туземец, который наиболее полно совместил и проявил в себе эти племенные
качества— жизненного напора, безжалостности, изворотливости, скрытности и
недоверчивости, сам себя называет и его называют «сыном ГУЛАГа». Это у них— как бы
звание почётного гражданина, и приобретается оно, конечно, долгими годами островной
жизни.
Сын ГУЛАГа считает себя непроницаемым, но что, напротив, он сам видит
окружающих насквозь и, как говорится, на два метра под ними вглубь. Может быть, это и
так, но тут–то и выявляется, что даже у самых проницательных зэков— обрывистый
кругозор, недальний взгляд вперёд. Очень трезво судя о поступках, близких к нему, и очень
точно рассчитывая свои действия на ближайшие часы, рядовой зэк, да даже и сын ГУЛАГа,
не способен ни мыслить абстрактно, ни охватить явлений общего характера, ни даже
разговаривать о будущем. У них и в грамматике будущее время употребляется редко: даже к
завтрашнему дню оно применяется с оттенком условности, ещё осторожнее— к дням уже
начавшейся недели, и никогда не услышишь от зэка фразы: «на будущую весну я…» Потому
что все знают, что ещё перезимовать надо, да и в любой день судьба может перебросить его с
острова на остров. Воистину: день мой — век мой!
Сыны ГУЛАГа являются и главными носителями традиций и так называемых
заповедей зэков. На разных островах этих заповедей насчитывают разное количество, не
совпадают в точности их формулировки, и было бы увлекательным отдельным
исследованием провести их систематизацию. Заповеди эти ничего общего не имеют с
христианством. (Зэки — не только атеистический народ, но для них вообще нет ничего
святого, и всякую возвышенную субстанцию они всегда спешат высмеять и унизить. Это
отражается и в их языке.) Но, как уверяют сыны ГУЛАГа, живя по их заповедям, на
Архипелаге не пропадёшь.
Есть такие заповеди, как: не стучи (как это понять? очевидно, чтоб не было лишнего
шума); не лижи мисок, то есть после других, что считается у них быстрой и крутой гибелью.
Не шакалъ.
Интересна заповедь: не суй носа в чужой котелок. Мы бы сказали, что это — высокое
достижение туземной мысли: ведь это принцип негативной свободы, это как бы обёрнутый
ту home is ту castle, и даже выше него, ибо говорит о котелке не своём, а чужом (но
свой— подразумевается). Зная туземные условия, мы должны здесь понять «котелок»
широко: не только как закопчённую погнутую посудину и даже не как конкретное
непривлекательное варево, содержащееся в нём, но и как все способы добывания еды, все

355 На островах есть своя почта, но туземцы предпочитают ею не пользоваться.

356 Сравни у русских: «Нашёл—молчи, потерял—молчи». Откровенно говоря, параллелизм этих жизненных
правил ставит нас несколько в тупик.