Page 550 - Архипелаг ГУЛаг
P. 550

приезжал  иногда  и  сам  Лаврентий  Павлович.  Привозили  из  Москвы  всамделишный  хор
               цыган  и  даже  допускали  на  эти  оргии  двух  зэков —  гитариста  Фетисова  и  плясуна
               Малини–на (из ансамбля песни и пляски Красной армии), предупредив их:  если где слово
               расскажете — сгною! Мамулов вот был какой: с рыбалки возвращались, тащили лодку через
               огород какого–то деда, и потоптали. Дед как бы забурчал. Чем же наградить его? А избил его
               своими кулаками так, что тот в землю только хрипел. За моё же жито и меня же бито…        365
                     Но  я  чувствую,  что  рассказ  мой  становится  однообразным.  Я,  кажется,  повторяюсь?
               Или мы об этом уже где–то читали, читали, читали?..
                     Мне возражают! Мне возражают! Да, были отдельные факты… Но главным образом
               при  Берии…  Но  почему  вы  не  даёте  светлых  примеров?  Но  опишите  же  и  хороших!  Но
               покажите нам наших отцов родных…
                     Нет уж, кто видел, тот пусть и показывает. А я — не видел. Я общим рассуждением уже
               вывел, что лагерный начальник не может быть хорошим, — он должен тогда голову свернуть
               или  быть  вытолкнут.  Ну  допустите  на  минуту:  вот  лагерщик  задумал  творить  добро  и
               сменить  собачий  режим  своего  лагеря  на  человеческий, —  так  дадут  ему?  разрешат?
               допустят? Как это самовар на мороз вынести да он бы там нагревался?
                     Вот так я согласен принять: «хорошие» это те, кто никак не вырвется, кто ещё не ушёл,
               но  уйдёт.  Например,  у  директора  московской  обувной  фабрики  М.  Герасимова  отняли
               партбилет, а из партии не исключили (и такая форма была). А пока его —  куда? Послали
               лагерщиком  (Усть–Вымь).  Так  вот,  говорят,  он  очень  тяготился  должностью,  с
               заключёнными  был  мягок.  Через  5  месяцев  вырвался  и  уехал.  Можно  поверить:  эти  5
               месяцев он  был  хорошим.  Вот,  мол, в  Ортау  был  (1944) начальник  лагпункта  Смешко, от
               него  дурного  не  видели, —  так  и  он  рвался  уйти.  ВУСВИТЛе  начальник  отдела  (1946)
               бывший лётчик Морозов хорошо относился к заключённым —  так зато к нему начальство
               дурно. Или вот капитан Сиверкин, говорят, в Ны–роблаге был хорошим. Так что? Послали
               его  в  Парму,  на  штрафную  командировку.  И  два  у  него  были  занятия —  пил  горькую  да
               слушал  западное  радио,  оно  в  их  местности  слабо  глушилось  (1952).  Вот  и  сосед  мой  по
               вагону, выпускник Тавды, тоже ещё с добрыми порывами: в коридоре оказался безбилетный
               парень, сутки на ногах. Говорит: «Потеснимся, дадим место? Пусть поспит». Но дозвольте
               ему  годик  послужить  начальником —  и  он  иначе  сделает,  он  пойдёт  к  проводнице:
               «Выведите безбилетника!» Разве неправда?
                     Ну, честно скажу, знал я одного очень хорошего эмведеш–ника, правда, не лагерщика,
               а  тюремщика —  подполковника  Цуканова.  Одно  короткое  время  он  был  начальником
               марфинской Спецтюрьмы. Не я один, но все тамошние зэки признают: зла от него не видел
               никто,  добро  видели  все.  Как  только  мог  он  изогнуть  инструкцию  в  пользу  зэков —
               обязательно гнул. В чём только мог послабить— непременно послаблял. Но что ж? Перевели
               нашу Спецтюрьму в разряд более строгих— и он был убран. Он был немолод, служил в МВД
               долго. Не знаю— как. Загадка.
                     Да  вот  ещё  Арнольд  Раппопорт  уверяет  меня,  что  инженер–полковник  Мальцев
               Михаил  Митрофанович,  армейский  сапёр,  с  1943  по  1947  начальник  Воркутлага  (и
               строительства,  и  самого  лагеря), —  был,  мол,  хороший.  В  присутствии  чекистов  подавал
               руку  заключённым  инженерам  и  называл  их  по  имени–отчеству.  Профессиональных
               чекистов не терпел, пренебрегал начальником Политотдела полковником Кухтиковым. Когда
               ему присвоили звание гебистское —  генерального комиссара третьего  ранга, он не принял
               (может ли так быть?): я инженер. И добился своего: стал обычным генералом. За годы его
               правления, уверяет Раппопорт, не было создано на Воркуте ни одного лагерного дела (а ведь
               это годы — военные, самое время для «дел»), жена его была прокурором города Воркуты и
               парализовала творчество лагерных оперов. Это очень важное свидетельство, если только А.

                 365   При падении Берии в 1953 году погорел и Мамулов, но не надолго, потому что всё–таки принадлежал он
               к правящим кадрам. Он выплыл и стал одним из начальников в Мосстрое. Потом ещё раз завалился на «левой»
               загонке квартир. Потом снова приподнялся. Да ведь уже и на пенсию хорошую пора
   545   546   547   548   549   550   551   552   553   554   555