Page 554 - Архипелаг ГУЛаг

Но ещё больше сгущался произвол в офицерах Вохры. У этих молоденьких
лейтенантиков создавалось злобно–своевольное ощущение власти над бытием. Одни—
только громогласные (старший лейтенант Чёрный в Ныроблаге), другие — наслаждаясь
жестокостью и даже перенося её на своих солдат (лейтенант Самутин, там же), третьи не
зная уже ни в чём запрета своему всесилию. Командир Вохры Невский (Усть–Вымь, 3–й
лагпункт) обнаружил пропажу своей собачки — не служебной овчарки, а любимой собачки.
Он пошёл искать её, разумеется, в зону и как раз застал пятерых туземцев, разделывавших
труп. Он вынул пистолет и одного убил на месте. (Никаких административных последствий
этот случай не имел, кроме наказания штрафным изолятором остальных четверых.)
В 1938 в Приуралье на реке Вишере с ураганною быстротою налетел лесной пожар —
от леса да на два лагпункта. Что делать с зэками? Решать надо было в минуты, согласовывать
некогда. Охрана не выпустила их— и все сгорели. Так—спокойнее. А если б выпущенные да
разбежались — судили бы охрану.
Лишь в одном ограничивала вохровская служба клокочущую энергию своих офицеров:
взвод был основной единицей, и всё всесилие кончалось взводом, а погоны— двумя малыми
звёздочками. Продвижение в дивизионе лишь удаляло от реальной взводной власти, было
тупиковым.
Оттого самые властолюбивые и сильные из вохровцев старались перескочить во
внутреннюю службу МВД и продвигаться уже там. Некоторые известные гулаговские
биографии именно таковы. Уже упомянутый Антонов, вершитель заполярной «Мёртвой
дороги», вышел из командиров Вохры и образование имел — всего четырёхклассное.
Нет сомнения, что отбору стрелковой охраны МВД придавалось большое значение в
министерстве, да и военкоматы имели на то тайное указание. Много тайной работы ведут
военкоматы, мы к ним относимся добродушно. Почему, например, так решительно
отказались от идеи территориальных войск 20–х годов (проект Фрунзе), и даже, наоборот, с
исключительным упорством усылают новобранцев служить в армии как можно дальше от
своей местности (азербайджанцев — в Эстонию, латышей — на Кавказ)? Потому что войска
должны быть чужды местному населению желательно и по расе (как проверено в
Новочеркасске в 1962 году). Так и в подборе конвойных войск не без умысла было
достигнуто повышенное число татар и других нацменов: их меньшая просвещённость, их
худшая осведомлённость были ценностью для государства, крепостью его.
Но настоящее научное комплектование и дрессировка этих войск начались лишь
одновременно с Особлагами — с конца 40–х и начала 50–х годов. Стали брать туда только
19–летних мальчиков и сразу подвергать их густому идеологическому облучению. (Об этом
конвое мы ещё будем говорить отдельно.)
А до того времени как–то руки не доходили в ГУЛАГе. Да просто весь наш, хотя и
социалистический, народ ещё не до–развился, не поднялся до того стойкого жестокого
уровня, чтобы поставлять достойную лагерную охрану. Состав Вохры бывал пёстр и
переставал быть той стеной ужаса, как замыслен. Особенно размягчился он в годы
советско–германской войны: лучших тренированных («хорошей злобности») молодых ребят
приходилось передавать на фронт, а в Вохру тянулись хилые запасники, по здоровью не
годные к действующей армии, а по злобности совсем не подготовленные к ГУЛАІу (не в
советские годы воспитывались). В самые беспощадные голодные военные лагерные годы это
расслабление Вохры (где оно было, не везде–то было) — хоть отчасти облегчало жизнь
заключённых.
Нина Самшель вспоминает о своём отце, который вот так в пожилом возрасте в 1942
году был призван в армию, а направлен служить охранником в лагерь Архангельской
области. Переехала к нему и семья. «Дома отец горько рассказывал о жизни в лагере и о
хороших людях там. Когда папе приходилось на сельхозе охранять бригаду одному (вот
тоже ещё военное время — на всю бригаду один стрелок, разве не облегчение?), то я часто
ходила к нему туда, и он разрешал мне разговаривать с заключёнными. Отца заключённые
очень уважали: он никогда им не грубил и отпускал их по просьбам, например в магазин, и