Page 551 - Архипелаг ГУЛаг

Раппопорт не поддаётся невольным преувеличениям из–за своего привилегированного
инженерного положения в то время. Мне как–то плохо верится: почему тогда не сшибли
этого Мальцева? ведь он должен был всем мешать! Понадеемся, что когда–нибудь
кто–нибудь установит здесь истину. (Командуя сапёрной дивизией под Сталинградом,
Мальцев мог вызвать командира полка перед строй и собственноручно его застрелить. На
Воркуту он и попал как опальный, да не за это, за другое что–то.)
В этом и других подобных случаях память и личные наслоения иногда искажают
воспоминания. Когда говорят о хороших, хочется спросить: хорошие — к кому? ко всем ли?
И бывшие фронтовики — совсем не лучшая замена исконным эмведешникам.
Чульпенёв свидетельствует, что становилось не лучше, а хуже, когда старый лагерный пёс
сменялся (в конце войны) подраненным фронтовиком вроде комиссара полка Егорова.
Совсем ничего не понимая в лагерной жизни, они делали беспечные поверхностные
распоряжения и уходили за зону пьянствовать с бабами, отдавая лагерь во власть мерзавцев
из придурков.
Однако те, кто особенно кричат о «хороших чекистах» в лагерях, а это —
благонамеренные ортодоксы, — имеют в виду «хороших» не в том смысле, в котором
понимаем мы: не тех, кто пытался бы создать общую человечную обстановку для всех ценой
отхода от зверских инструкций ГУЛАГа. Нет, «хорошими» считают они тех лагерщиков, кто
честно выполнял все псовые инструкции, загрызал и травил всю толпу заключённых, но
поблажал бывшим коммунистам. (Какая у благонамеренных широта взгляда! Всегда они —
наследники общечеловеческой культуры.)
Такие «хорошие», конечно, были, и немало. Да вот и Кудлатый с томами Ленина — чем
не такой? О таком рассказывает Дьяков, вот благородство: начальник лагеря во время
московской командировки посетил семью сидящего у него ортодокса, а вернулся — и
приступил к исполнению всех псовых обязанностей. И генерал Горбатов «хорошего»
колымского припоминает: «Нас привыкли считать какими–то извергами, но это мнение
ошибочное. Нам тоже приятно сообщать радостное известие заключённому». А чем этот
«хороший» колымский пёс озабочен— чтоб Горбатов не рассказал «наверху» о произволе в
его лагере.
Из–за того и вся приятная беседа. К концу же: «Будьте осторожны в разговорах». (И
Горбатов опять ничего не понял…)
Вот и Левкович пишет в «Известиях» (6.9.1964), как называется, страстную, а
по–нашему— заданную статью: что знала–де она в лагерях несколько добрых, умных,
строгих, печальных, усталых и т. д. чекистов, и такой комендант Капустин в Джамбуле
пытался сосланных жён коммунистов устраивать на работу— и из–за этого был вынужден
застрелиться. Тут уж полный бред, мели, Емеля… Комендант и обязан устраивать ссыльных
на работу, даже насильственным путём. И если он действительно застрелился— так или
проворовался, или с бабами запутался.
Да, вот же ещё «хороший»! — наш экибастузский подполковник Матвеев. При Сталине
острые зубы казал и лязгал, а умер Папаша, Берия слетел — и стал Матвеев первым
либералом, отец туземцев! Ну, и до следующего ветра. (Но натихую поучал бригадира
Александрова и в этот год: «Кто вас не слушает— бейте в морду, вам ничего не будет,
обещаю!»)
Нет, до ветру нам таких «хороших»! Такие все «хорошие» дёшево стоят. По нам, тогда
они хороши, когда сами в лагерь садятся.
И— садились иные. Только суд был над ними — не за то.

* * *

Лагерный надзор считается младшим командным составом МВД. Это — гулаговские
унтеры. Та самая их и задача—тащить и не пущать. На той же гулаговской лестнице они
стоят, только пониже. Оттого у них прав меньше, а свои руки приложить приходится чаще.