Page 556 - Архипелаг ГУЛаг

потом— предколхоза. Он получил десятку (по бытовой) за то, что не уступил райкому, чего
тот требовал, а раздал самовольно колхозникам. Значит, каков человек! — ближние были
ему дороже себя. А вот в Ныроблаге стал самоохранником, даже у начальника лагпункта
Промежуточная заработал скидку срока.
Границы человека! Сколько ни удивляйся им, не постигнешь…

Глава 21. ПРИЛАГЕРНЫЙ МИР

Как кусок тухлого мяса зловонен не только по поверхности своей, но и окружён ещё
молекулярным зловонным облаком, так и каждый остров Архипелага создаёт и
поддерживает вокруг себя зловонную зону. Эта зона, более охватная, чем сам Архипелаг, —
зона посредническая, передаточная между малой зоной каждого отдельного острова и
Большой Зоной всей страны.
Всё, что рождается самого заразного в Архипелаге — в людских отношениях, нравах,
взглядах и языке, по всеобщему в мире закону проникания через растительные и животные
перегородки— просачивается сперва в эту передаточную зону, а потом уже расходится и по
всей стране. Именно здесь, в передаточной зоне, сами собой проверяются и отбираются
элементы лагерной идеологии и культуры — достойные войти в культуру
общегосударственную. И когда лагерные выражения звенят в коридорах нового здания МГУ
или столичная независимая женщина выносит вполне лагерное суждение о сути жизни, — не
удивляйтесь: это достигло сюда через передаточную зону, через прила–герный мир.
Пока власть пыталась (а может быть, и не пыталась) перевоспитать заключённых через
лозунги, культурно–воспитательную часть, почтовую цензуру и оперуполномоченных, —
заключённые быстрее перевоспитали всю страну посредством прилагерного мира. Блатное
миропонимание, сперва подчинив Архипелаг, легко перекинулось дальше и захватило
всесоюзный идеологический рынок, пустующий без идеологии более сильной. Лагерная
хватка, жестокость людских отношений, броня бесчувствия на сердце, враждебность всякой
добросовестной работе— всё это без труда покорило прилагерный мир, а затем и глубоко
отразилось на всей воле.
Так Архипелаг мстит Союзу за своё создание.
Так никакая жестокость не проходит нам даром.
Так дорого платим мы всегда, гоняясь за тем, что подешевле.

* * *

Перечислять эти места, местечки и посёлки — почти то же, что повторять географию
Архипелага. Ни одна лагерная зона не может существовать сама по себе — близ неё должен
быть посёлок вольных. Иногда этот посёлок при каком–нибудь временном лесоповальном
лагпункте простоит несколько лет— и вместе с лагерем исчезнет. Иногда он вкоренится,
получит имя, поселковый совет, подъездную дорогу— и останется навсегда. А иногда из
этих посёлков вырастают знаменитые города— такие, как Магадан, Норильск, Дудинка,
Игарка, Темир–Тау, Балхаш, Джезказган, Ангрен, Тайшет, Братск, Совгавань. Посёлки эти
гноятся не только на диких отшибах, но и в самом туловище России — у донецких и
тульских шахт, близ торфоразработок, близ сельскохозяйственных лагерей. Иногда заражены
и относятся к прилагерному миру целые районы, как Тоншаевский. А когда лагерь впрыснут
в тело большого города, даже самой Москвы, — прилагерный мир тоже существует, но не
особым посёлком, а теми отдельными людьми, которые ежевечерне растекаются от него
троллейбусами и автобусами и ежеутренне стягиваются к нему опять (передача заразы вовне
в этом случае идёт ускоренно).
Ещё есть такие городки, как Кизел (на пермской горнозаводской ветке); они начали
жить до всякого Архипелага, но затем оказались в окружении множества лагерей — и так
превратились в одну из провинциальных столиц Архипелага. Такой город весь дышит