Page 750 - Архипелаг ГУЛаг

застрелами, потом — вливом воровского горючего в этот накалённый воздух.
События шли неотвратимо. Нельзя было политическим не предложить ворам войны
или союза. Нельзя было ворам отказываться от союза. А установленному союзу нельзя было
коснеть — он бы распался и открылась бы внутренняя война.
Надо было начинать, что–нибудь, но начинать! А так как начинателей, если они из
Пятьдесят Восьмой, подвешивают потом в верёвочных петлях, а если они воры — только
журят на политбеседах, то воры и предложили: мы — начнём, а вы — поддержите!
Заметим, что всё Кенгирское лагерное отделение представляло собой единый
прямоугольник с общей внешней зоной, внутри которой, поперёк длины, нарезаны были
внутренние зоны: сперва 1–го лагпункта (женского), потом хоздвора (о его индустриальной
мощи мы говорили), потом 2–го лагпункта, потом 3–го, а потом — тюремного, где стояли
две тюрьмы — старая и новая — и куда сажали не только лагерников, но и вольных жителей
посёлка.
Естественной первой целью было — взять хозяйственный двор, где располагались
также и все продовольственные склады лагеря. Операцию начали днём в нерабочее
воскресенье 16 мая 1954 года. Сперва все мобили влезли на крыши своих бараков и усеяли
стену между 3–м и 2–м лагпунктами. Потом по команде паханов, оставшихся на высотах,
они с палками в руках спрыгивали во 2–й лагпункт, там выстроились в колонну итак строем
пошли по линейке. А линейка вела по оси 2–го лагпункта — к железным воротам хоздвора, в
которые и упиралась.
Все эти ничуть не скрываемые действия заняли какое–то время, за которое надзор
успел сорганизоваться и получить инструкции. И вот преинтересно! — надзиратели стали
бегать по баракам Пятьдесят Восьмой и к ним, тридцать пять лет давимым, как мразь,
взывать: «Ребята! Смотрите! Воры идут ломать женскую зону! Они идут насиловать ваших
жён и дочерей! Выходите на помощь! Отобьём их!» Но уговор был уговор, и кто рванулся, о
нём не зная, того остановили. Хотя очень было вероятно, что при виде котлет коты не
выдержат условий конвенции, — надзор не нашёл себе помощников из Пятьдесят Восьмой.
Уж как там защищал бы надзор от своих любимцев женскую зону — неизвестно, но
прежде предстояло ему защитить склады хоздвора. И ворота хоздвора распахнулись, и
навстречу наступающим вышел взвод безоружных солдат, а сзади ими руководил
Бородавка–Беляев, который то ли от усердия оказался в воскресенье в зоне, то ли потому что
дежурил. Солдаты стали отталкивать мобилей, нарушили их строй. Не применяя дрынов,
воры стали отступать к своему 3–му лагпункту и карабкаться снова на стену, а со стены их
резерв бросал в солдат камнями исаманами, прикрывая отступление.
Разумеется, никаких арестов среди воров не последовало. Всё ещё видя в этом лишь
резвую шалость, начальство дало лагерному воскресенью спокойно течь к отбою. Без
приключений был роздан обед, а вечером с темнотою близ столовой 2–го лагпункта стали,
как в летнем кинотеатре, показывать фильм «Римский–Корсаков».
Но отважный композитор не успел ещё уволиться из консерватории, протестуя против
гонений на свободу, как зазвенели от камней фонари на зоне: мобили били по ним из
рогаток, гася освещение зоны. Уже их полно тут сновало в темноте по 2–му лагпункту, и
заливчатые их разбойничьи свисты резали воздух. Бревном они рассадили ворота хоздвора,
хлынули туда, а оттуда рельсом сделали пролом и в женскую зону. (Были с ними и молодые
из Пятьдесят Восьмой.)
При свете боевых ракет, запускаемых с вышек, всё тот же опер капитан Беляев
ворвался в хоздвор извне, через его вахту, со взводом автоматчиков и — впервые в истории
ГУЛАГа! — открыл огонь по социально–близким}. Были убитые и несколько десятков
раненых. А ещё — бежали сзади краснопогонники со штыками и докалывали раненых. А
ещё сзади, по разделению карательного труда, принятому уже в Экибастузе, ив Норильске, и
на Воркуте, бежали надзиратели с железными ломами и этими ломами до смерти добивали
раненых. (В ту ночь в больнице 2–го лагпункта засветилась операционная и заключённый
хирург испанец Фустер оперировал.)