Page 102 - Чевенгур

ведущая в божье государство житейского довольства и содружества. До этого Алексей
Алексеевич лишь боялся социализма, а теперь, когда социализм назвался кооперацией,
Алексей Алексеевич сердечно полюбил его. В детстве он долго не любил бога, страшась
Саваофа, но когда мать ему сказала: а куда же я, сынок, после смерти денусь? — тогда
Алеша полюбил и бога, чтобы он защищал после смерти его мать, потому что он признал
бога заместителем отца.
В Чевенгур Алексей Алексеевич пришел искать кооперацию — спасение людей от
бедности и от взаимной душевной лютости.
В Чевенгуре, как видно было с ближнего места, работала неизвестная сила
человеческого разума, но Алексей Алексеевич заранее прощал разум, поскольку он двигался
во имя кооперативного единения людей и деловой любви между ними. В первую очередь
Алексей Алексеевич хотел достать кооперативный устав, а затем пойти в уисполком и
братски побеседовать с председателем, товарищем Чепурным, об организации
кооперативной сети.
Но предварительно Алексей Алексеевич задумался над Чевенгуром, подверженным
убыточным расходам революции. Летняя пыль поднималась с трудолюбивой земли в высоту
зноя. А небо над садами, над уездными малыми храмами и недвижимым городским
имуществом покоилось трогательным воспоминанием Алексея Алексеевича, но каким — не
всем дано постигнуть. И Алексей Алексеевич стоял сейчас в полном сознании самого себя,
чувствуя теплоту неба, словно детство и кожу матери, и так же, как было давно, что ушло в
погребенную вечную память, — из солнечной середины неба сочилось питание всем людям,
как кровь из материнской пуповины.
Это солнце веками освещало бы благосостояние Чевенгура — его яблочные с
выкармливали своих детей и горячие вычищенные купола церквей, робко зовущие человека
из тени деревьев в пустоту круглой вечности.
Деревья росли почти по всем улицам Чевенгура и отдавали свои ветки на посохи
странникам, бредущим сквозь Чевенгур без ночевки. По чевенгурским дворам процветало
множество трав, а трава давала приют, пищу и смысл жизни целым пучинам насекомых в
низинах атмосферы, так что Чевенгур был населен людьми лишь частично — гораздо гуще в
нем жили маленькие взволнованные существа, но с этим старые чевенгурцы не считались в
своем уме.
Считались они с более крупными происшествиями, например — с летней жарой,
бурями и вторым пришествием бога. Если летом было жарко, чевенгурцы предупреждали по
соседству, что теперь и зима не настанет и скоро дома начнут загораться сами по себе;
подростки же по указанию отцов носили из колодцев воду и обливали ею снаружи дома,
чтобы отсрочить пожары. Ночью, после жары, часто начинался дождь. «То духота, то
дождь, — удивлялись чевенгурцы, — сроду этого не было!» Если в зимнее время
поднималась метель, чевенгурцы уже вперед знали, что завтра им придется лазать через
трубу — снег завалит дома неминуемо, хотя у каждого наготове стояла в комнате лопата.
«Разве тут откопаешься лопатой! — сомневался где-нибудь в горнице старик. — Ишь буран
воет какой — над нашими местами такого и быть не должно. Дядя Никанор постарше меня
— восемьдесят лет, как курить начал, — а такой чумовой зимы не помнит! Теперь уж жди
чего-нибудь!» В осенние ночные бури чевенгурцы ложились спать на полу, чтобы покоиться
более устойчиво и быть ближе к земле и могиле. Втайне каждый чевенгурец верил, что
начавшаяся буря или жара могут превратиться во второе пришествие бога, но никому не
хотелось преждевременно оставлять свой дом и умирать раньше дожития своих лет, —
поэтому чевенгурцы отдыхали и пили чай после жары, бури и мороза.
— Кончилось, слава тебе господи! — счастливой рукой крестились чевенгурцы в конце
затихшего происшествия. — Мы ждали Исуса Христа, а он мимо прошел: на все его святая
воля!
Если старики в Чевенгуре жили без памяти, то прочие и вовсе не понимали, как же им
жить, когда ежеминутно может наступить второе пришествие и люди будут разбиты на два