Page 106 - Чевенгур

Пролетарская Сила, привязанная на дворе к плетневой огороже, тихо ворчала на
обступивших ее людей; многие хотели оседлать незнакомую мощную лошадь и окружить на
ней Чевенгур по межевой дороге. Но Пролетарская Сила угрюмо отстраняла желающих —
зубами, мордой и ногами.
— Ведь ты ж теперь народная скотина! — с миром уговаривал ее худой чевенгурец. —
Чего ж ты бушуешь?
Копенкин услышал грустный голос своего коня и вышел к нему.
— Отстранитесь, — сказал он всем свободным людям. — Не видите, лупачи, конь свое
сердце имеет!
— Видим, — убежденно ответил один чевенгурец. — Мы живем по-товарищески, а
твой конь — буржуй.
Копенкин, забыв уважение к присутствующим угнетенным, защитил пролетарскую
честь коня.
— Врешь, бродяга, на моей лошади революция пять лет ездила, а ты сам на революции
верхом сидишь!
Копенкин дальше уже не мог выговорить своей досады — он невнятно чувствовал, что
эти люди гораздо умнее его, но как-то одиноко становилось Копенкину от такого чужого
ума. Он вспомнил Дванова, исполняющего жизнь вперед разума и пользы, — и заскучал по
нем.
Синий воздух над Чевенгуром стоял высокой тоскою, и дорога до друга лежала свыше
сил коня.
Охваченный грустью, подозрением и тревожным гневом, Копенкин решил сейчас же,
на сыром месте, проверить революцию в Чевенгуре. «Не тут ли находится резерв
бандитизма? — ревниво подумал Копенкин. — Я им сейчас коммунизм втугачку покажу,
окопавшимся гадам!»
Копенкин попил воды в кухне и целиком снарядился. «Ишь сволочи, даже конь против
них волнуется! — с негодованием соображал Копенкин. — Они думают, коммунизм — это
ум и польза, а тела в нем нету, — просто себе пустяк и завоевание!»
Лошадь Копенкина всегда была готова для боевой срочной работы и с гулкой страстью
скопленных сил приняла Копенкина на свою просторную товарищескую спину.
— Скачи впереди, показывай мне Совет! — погрозился Копенкин неизвестному
уличному прохожему. Тот попробовал объяснить свое положение, но Копенкин вынул саблю
— и человек побежал вровень с Пролетарской Силой. Иногда проводник оборачивался и
кричал попреки, что в Чевенгуре человек не трудится и не бегает, а все налоги и повинности
несет солнце.
«Может, здесь живут одни отпускники из команды выздоравливающих? — молча
сомневался Копенкин. — Либо в царскую войну здесь были лазареты!..»
— Неужели солнце должно наперед коня бежать, а ты лежать пойдешь? — спросил
Копенкин у бегущего.
Чевенгурец схватился за стремя, чтобы успокоить свое частое дыхание и ответить.
— У нас, товарищ, тут покой человеку: спешили одни буржуи, им жрать и угнетать
надо было. А мы кушаем да дружим… Вон тебе Совет.
Копенкин медленно прочитал громадную малиновую вывеску над воротами кладбища:
«Совет социального человечества Чевенгурского освобожденного района».
Сам же Совет помещался в церкви. Копенкин проехал по кладбищенской дорожке к
паперти храма. «Приидите ко мне все труждающиеся и обремененные и аз упокою вы»
— написано было дугой над входом в церковь. И слова те тронули Копенкина, хотя он
помнил, чей это лозунг.
«Где же мой покой? — подумал он и увидел в своем сердце усталость. — Да нет,
никогда ты людей не успокоишь: ты же не класс, а личность. Нынче б ты эсером был, а я б
тебя расходовал».
Пролетарская Сила, не сгибаясь, прошла в помещение прохладного храма, и всадник