Page 112 - Чевенгур

а на ходу; Пролетарская Сила, привыкшая к прямым плавным дорогам, волновалась и потела
от частых поворотов.
Около одного перекошенного заблудившегося амбара лежали под одним тулупом
юноша и девушка — судя по туловищу, Клавдюша. Копенкин осторожно обвел коня вокруг
спящих: он стеснялся молодости и уважал ее, как царство великого будущего. За ту же
молодость, украшенную равнодушием к девушкам, он некогда с уважением полюбил
Александра Дванова, своего спутника по ходу революции.
Где-то, в гуще домов, протяжно засвистел человек. Копенкин чутко насторожился.
Свист прекратился.
— Ко-пенкин! Товарищ Копенкин, идем купаться! — невдалеке кричал Чепурный.
— Свисти — я на твой звук поеду! — низко и оглушительно ответил Копенкин.
Чепурный начал бурно свистеть, а Копенкин продолжал красться к нему на коне в
ущельях смешанного города. Чепурный стоял на крыльце сарая в шинели, одетой на голое
тело, и босой. Два его пальца были во рту — для силы свиста, а глаза глядели в солнечную
вышину, где разыгрывалась солнечная жара.
Заперев Пролетарскую Силу в сарай, Копенкин пошел за босым Чепурным, который
сегодня был счастлив, как окончательно побратавшийся со всеми людьми человек. По дороге
до реки встретилось множество пробудившихся чевенгурцев — людей обычных, как и
всюду, только бедных по виду и нездешних по лицу.
— День летом велик: чем они будут заниматься? — спросил Копенкин.
— Ты про ихнее усердие спрашиваешь? — неточно понял Чепурный.
— Хотя бы так.
— А душа-то человека — она и есть основная профессия. А продукт ее — дружба и
товарищество! Чем тебе не занятье — скажи пожалуйста!
Копенкин немного задумался о прежней угнетенной жизни.
— Уж дюже хорошо у тебя в Чевенгуре, — печально сказал он. — Как бы не пришлось
горя организовать: коммунизм должен быть едок, малость отравы — это для вкуса хорошо.
Чепурный почувствовал во рту свежую соль — и сразу понял Копенкина.
— Пожалуй, верно. Надо нам теперь нарочно горе организовать. Давай с завтрашнего
дня займемся, товарищ Копенкин!
— Я не буду: мое дело — другое. Пускай Дванов вперед приедет — он тебе все поймет.
— А мы это Прокофию поручим!
— Брось ты своего Прокофия! Парень размножаться с твоей Клавдюшей хочет, а ты его
вовлекаешь!
— И то, пожалуй, так — обождем твоего сподвижника!
О берег реки Чевенгурки волновалась неутомимая вода; с воды шел воздух, пахнущий
возбуждением и свободой, а два товарища начали обнажаться навстречу воде. Чепурный
скинул шинель и сразу очутился голым и жалким, но зато от его тела пошел теплый запах
какого-то давно заросшего, спекшегося материнства, еле памятного Копенкину.
Солнце с индивидуальной внимательностью осветило худую спину Чепурного, залезая
во все потные щели и ущербы кожи, чтобы умертвить там своим жаром невидимых тварей,
от каких постоянно зудит тело. Копенкин с почтением посмотрел на солнце: несколько лет
назад оно согревало Розу Люксембург и теперь помогает жить траве на ее могиле.
Копенкин давно не находился в реке и долго дрожал от холода, пока не притерпелся.
Чепурный же смело плавал, открывал глаза в воде и доставал со дна различные кости,
крупные камни и лошадиные головы. С середины реки, куда не доплыть неумелому
Копенкину, Чепурный кричал песни и все более делался разговорчивым. Копенкин окунался
на неглубоком месте, щупал воду и думал: тоже течет себе куда-то — где ей хорошо!
Возвратился Чепурный совсем веселым и счастливым.
— Знаешь, Копенкин, когда я в воде — мне кажется, что я до точности правду знаю…
А как заберусь в ревком, все мне чего-то чудится да представляется…
— А ты занимайся на берегу.