Page 117 - Чевенгур

больше нас не угнетало.
— Имущество возьми себе, — указал Чепурный. — Пролетариат сам руки целыми
имеет. Чего ты в такой час по буржуазным сундукам тоскуешь, скажи пожалуйста! Пиши
приказ.
Прокофий кратко сформулировал будущее для чевенгурской буржуазии и передал
исписанную бумагу Пиюсе; тот должен по памяти прибавить к приказу фамильный список
имущих.
Чепурный прочитал, что Советская власть предоставляет буржуазии все бесконечное
небо, оборудованное звездами и светилами на предмет организации там вечного блаженства;
что же касается земли, фундаментальных построек и домашнего инвентаря, то таковые
остаются внизу — в обмен на небо — всецело в руках пролетариата и трудового
крестьянства.
В конце приказа указывался срок второго пришествия, которое в организованном
безболезненном порядке уведет буржуазию в загробную жизнь.
Часом явки буржуазии на соборную площадь назначалась полночь на четверг, а
основанием приказа считался бюллетень метеорологического губбюро.
Прокофия давно увлекала внушительная темная сложность губернских бумаг, и он с
улыбкой сладострастия перелагал их слог для уездного масштаба.
Пиюся ничего не понял в приказе, а Чепурный понюхал табак и поинтересовался
одним, почему Прокофий назначил второе пришествие на четверг, а не на сегодня — в
понедельник.
— В среду пост — они тише приготовятся! — объяснил Прокофий. — А затем сегодня
и завтра ожидается пасмурная погода, — у меня же сводки о погоде есть!
— Напрасная льгота, — упрекнул Чепурный, но на ускорении второго пришествия
особо не настаивал.
Прокофий же, совместно с Клавдюшей, обошел все дома имущих граждан и попутно
реквизировал у них негромоздкие ручные предметы: браслеты, шелковые платки, золотые
царские медали, девичью пудру и прочее. Клавдюша складывала вещи в свой сундучок, а
Прокофий устно обещал буржуям дальнейшую просрочку жизни, лишь бы увеличился доход
республики; буржуи стояли посреди пола и покорно благодарили. Вплоть до ночи на четверг
Прокофий не мог освободиться и жалел, что не назначил второго пришествия в ночь на
субботу.
Чепурный не боялся, что у Прокофия очутилось много добра: к пролетарию оно не
пристанет, потому что платки и пудра изведутся на голове бесследно для сознания.
В ночь на четверг соборную площадь заняла чевенгурская буржуазия, пришедшая еще
с вечера. Пиюся оцепил район площади красноармейцами, а внутрь буржуазной публики
ввел худых чекистов. По списку не явилось только трое буржуев — двое из них были
задавлены собственными домами, а третий умер от старости лет. Пиюся сейчас же послал
двух чекистов проверить — отчего обвалились дома, а сам занялся установкой буржуев в
строгий ряд. Буржуи принесли с собой узелки и сундучки — с мылом, полотенцами, бельем,
белыми пышками и семейной поминальной книжкой. Пиюся все это просмотрел у каждого,
обратив пристальное внимание на поминальную книжку.
— Прочти, — попросил он одного чекиста.
Тот прочитал:
— «О упокоении рабов божьих: Евдокии, Марфы, Фирса, Поликарпа, Василия,
Константина, Макария и всех сродственников.
О здравии — Агриппины, Марии, Косьмы, Игнатия, Петра, Иоанна, Анастасии со
чадами и всех сродственников и болящего Андрея».
— Со чадами? — переспросил Пиюся.
— С ними! — подтвердил чекист.
За чертой красноармейцев стояли жены буржуев и рыдали в ночном воздухе.
— Устрани этих приспешниц! — приказал Пиюся. — Тут сочады не нужны!