Page 79 - Чевенгур
P. 79

смирных людей, побеждающих врага не яростью, а навалом.
                     Но Копенкин почему-то обрадовался толпе и уже надеялся на свою победу.
                     Вдруг  из  окон  хаты,  у  которой  метались  люди,  вспыхнул  спешащий  залп  из
               разнокалиберных ружей — все звуки отдельных выстрелов были разные.
                     Копенкин пришел в самозабвение, которое запирает чувство жизни в темное место и не
               дает  ему  вмешиваться  в  смертные  дела.  Левой  рукой  Копенкин  ударил  из  нагана  в  хату,
               громя оконное стекло.
                     Дванов очутился у порога. Ему осталось сойти с коня и вбежать в дом. Он выстрелил в
               дверь — дверь медленно открылась от толчка пули, и Дванов побежал внутрь. В сенях пахло
               лекарством  и  печалью  неизвестного  беззащитного  человека.  В  чулане  лежал  раненный  в
               прежних  боях  крестьянин.  Дванов  не  сознал  его  и  ворвался  через  кухню  в  горницу.  В
               комнате стоял в рост рыжеватый мужик, подняв правую здоровую руку над головой, а левая
               с наганом была опущена — из нее редко капала кровь, как влага с листьев после дождя, ведя
               скучный счет этому человеку.
                     Окно горницы было выбито, а Копенкина не было.
                     — Бросай оружие! — сказал Дванов.
                     Бандит прошептал что-то с испугу.
                     — Ну! — озлился Дванов. — Пулей с рукой вышибу!
                     Крестьянин бросил револьвер в свою кровь и поглядел вниз: он пожалел, что пришлось
               вымочить оружие, а не отдать его сухим — тогда бы его скорей простили.
                     Дванов  не  знал,  что  делать  дальше  с  раненым  пленником  и  где  Копенкин.  Он
               отдышался  и  сел  в  плюшевое  кулацкое  кресло.  Мужик  стоял  перед  ним,  не  владея
               обвисшими  руками.  Дванов  удивился,  что  он  не  похож  на  бандита,  а  был  обыкновенным
               мужиком и едва ли богатым.
                     — Сядь! — сказал ему Дванов. Крестьянин не сел. — Ты кулак?
                     — Нет, мы тут последние люди, — вразумительно ответил мужик правду. — Кулак не
               воюя: у него хлеба много — весь не отберут…
                     Дванов  поверил  и  испугался:  он  вспомнил  в  своем  воображении  деревни,  которые
               проехал, населенные грустным бледным народом.
                     — Ты бы стрелял в меня правой рукой: ведь одну левую ранили.
                     Бандит глядел на Дванова и медленно думал  — не для своего спасения, а вспоминая
               всю истину.
                     — Я левша. Выскочить не успел, а говорят — полк наступает, мне таково обидно стало
               одному помирать…
                     Дванов  заволновался:  он  мог  думать  при  всех  положениях.  Этот  крестьянин
               подсказывал ему какую-то тщету и скорбь революции, выше ее молодого ума, — Дванов уже
               чувствовал тревогу бедных деревень, но написать ее словами не сумел бы.
                     «Глупость! —  молча  колебался  Дванов. —  Расстрелять  его,  как  придет  Копенкин.
               Трава  растет,  тоже  разрушает  почву:  революция  —  насильная  штука  и  сила  природы…
               Сволочь ты!» — сразу и без последовательности изменилось сознание Дванова.
                     — Уходи домой! — приказал он бандиту. Тот пошел к дверям задом, глядя на наган в
               руке Дванова завороженными окоченелыми глазами. Дванов догадался и нарочно не прятал
               револьвера, чтобы не шевельнуться и не испугать человека.
                     — Стой! — окликнул Дванов. Крестьянин покорно остановился. — Были у вас белые
               офицеры? Кто такой Плотников?
                     Бандит ослаб и мучительно старался перетерпеть себя.
                     — Не,  никого  не  было, —  боясь  солгать,  тихо  отвечал  крестьянин. —  Каюсь  тебе,
               милый человек: никого… Плотников — с наших приселков мужик…
                     Дванов видел, что бандит от страха не врет.
                     — Да ты не бойся! Иди себе спокойно ко двору.
                     Бандит пошел, поверив Дванову.
                     В  окне  задребезжали  остатки  стекла:  степным  ходом  подскакала  Пролетарская  Сила
   74   75   76   77   78   79   80   81   82   83   84