Page 123 - Собрание рассказов
P. 123

качестве специалиста по рекламе приехал откуда-то из долины Миссисипи в Нью-Йорк, там
               женился, стал писать романы, опубликовал книгу, купил дом в Виргинской долине и никогда
               больше не возвращался в Нью-Йорк, даже проведать друзей. Пять лет прожил он с женой
               Энн и двумя ребятишками в старом кирпичном доме, куда старые дамы приезжали или на
               чашку чаю, или за ним присылали пролетку, или же со слугами-неграми в пустых (если не
               считать  упомянутых  слуг)  пролетках  отправляли  ему  черенки  и  саженцы  декоративных
               кустарников, банки с пикулями либо вареньем и экземпляры его книги с просьбой надписать
               на память.
                     Он больше не возвращался в Нью-Йорк, зато время от времени Нью-Йорк наведывался
               к нему: бывшие знакомые, художники, поэты и им подобные, те, с кем он знался, прежде чем
               начал зарабатывать на еду в таком количестве что под нее понадобился буфет. Живописцы и
               писатели, не сумевшие продать ни одной своей книги или картины, — мужчины, которым
               воротничок  порой  заменяла  борода,  и  женщины  в  холщовых  халатах,  но  иногда  и  без, —
               этакие  изможденные,  мечущиеся,  хищные  фанфароны  и  авантюристы  от  Искусства  —
               приезжали, носили его носки и сорочки, а уезжая, оставляли все это под шкафом.
                     Сперва  было  попросту  трудно  им  отказывать,  теперь  же  становилось  все  труднее
               извещать об их приезде жену. Иногда он и сам не знал заранее. Как правило, они отправляли
               ему телеграммы в день приезда, — и, как правило, доплатные. Хоуэс жил в четырех милях от
               деревни,  а  книга  его  разошлась  не  таким  тиражом,  чтобы  обзавестись  автомобилем,  да  к
               тому  же  он малость  располнел,  малость отяжелел,  и  вот  иной  раз проходило  два-три  дня,
               прежде чем к нему попадала почта. А может, он просто ждал, что почту доставит очередная
               компания  гостей.  Года  не  прошло,  как  станционный  служитель  (он  же  телеграфист,
               стрелочник  и  нечто  вроде  роджерова  представителя,  все  в  одном  лице)  научился
               распознавать их с первого взгляда. Стоят они себе на платформе, с этаким отсутствующим
               видом,  а  глядеть-то  им  не  на  что,  кроме  желтого  вокзальчика  да  хвоста  удаляющегося
               поезда, да гор, где уже смеркается, и тут служитель выходит из своей будки с пачкой писем,
               посылкой и телеграммой.
                     — Он живет в долине, отсюда мили четыре будет. Найдете не глядя.
                     — Кто живет в долине? Куда мили четыре будет?
                     — Да Хоуэс. Если вы все к нему, то я подумал, может, не сочтете за труд передать ему
               почту. Даже телеграмма есть.
                     — Телеграмма?
                     — Только сегодня получена. Но вот уж два-три дня как он сюда носу не кажет. Вот я и
               подумал, может, снесете ему.
                     — Телеграмма? Черт с ней. Давайте сюда.
                     — Платите сорок восемь центов.
                     — Так оставьте ее себе. Черт с ней.
                     Забирают все, кроме телеграммы, и, пройдя пешком четыре мили, попадают к Хоуэсу
               после ужина. Впрочем, это неважно; все равно женщины, не исключая и миссис Хоуэс  —
               Энн, —  слишком  взвинчены,  чтобы  есть.  Но  спустя  день-другой  кто-нибудь  пришлет  за
               Роджером пролетку, по пути он заедет в деревню и оплатит телеграмму с извещением о том,
               что гости нагрянут позавчера.
                     Так вот, с поезда сходит тот поэт в пальтеце небесно-голубого цвета, а из будки тут же
               вылезает станционный служитель с телеграммой.
                     — Отсюда к долине мили четыре будет, — говорит он. — Найдете не глядя. Я подумал,
               может  снесете  ему  телеграмму.  Сегодня  утречком  получена,  но  он  сюда  дня  два-три  не
               заявлялся. Берите. За нее уплачено.
                     — Это-то я знаю, — говорит поэт. — Вот черт. Значит, отсюда четыре мили?
                     — Все прямиком вон по той дорожке. Найдете не глядя.
                     Итак,  поэт  взял  телеграмму,  а  служитель  и  еще  двое  или  трое  вышли  на  порог  —
               может, поглазеть на голубое пальтецо — и смотрели вслед, пока он не скрылся из виду на
               дороге, ведущей к долине. Служитель фыркнул.
   118   119   120   121   122   123   124   125   126   127   128