Page 125 - Собрание рассказов

— На этой колее он шесть дней в неделю добывает хлеб насущный для жены и детей.
Хуже другое. Эймос молод. Он, наверное, питал иллюзии относительно женщин, пока перед
ним на речке не предстала та тварь в чем мать родила.
— Так вы ж с миссис Крейн в большинстве. — Он посмотрел на затылок жены, на
руки, расчесывающие волосы, на нее, возможно, наблюдающую за ним в зеркале, тогда как
он об этом не догадывается, будучи творческой личностью и прочее, и прочее. — Но ведь он
поэт, а не поэтесса.
— В таком случае он, чего доброго, вовсе не вылезет из ванной. Чего доброго, тебе
придется трижды в день подавать ему туда поднос с едой. Откуда у тебя такая
непреодолимая тяга пригревать и кормить подобных типов? Неужто не понимаешь, что они
считают тебя простофилей? Едят твой хлеб, носят твою одежду и считают нас безнадежными
мещанами, оттого что еды у нас хватает на посторонних, да к тому же придурками, оттого
что мы раздаем ее направо и налево. А теперь еще этот, в небесно-голубой хламиде.
— Поэзия — довольно-таки изматывающее ремесло. Мне кажется, ты
недопонимаешь…
— Да мне-то что. Пусть напялит на себя еще и абажур или сковородку. Что ему от тебя
нужно? Совет или всего-навсего стол и квартира?
— Уж, во всяком случае, не совет. За ужином ты могла убедитьмя, какого он мнения о
моих умственных способностях.
— Зато свои он продемонстрировал в полном блеске. Во всем доме ему пришлось по
душе только одно: пестрая тряпочка на голове у Пинки.
— Совет ему не нужен, — сказал Роджер. — Непонятно, зачем он показывает мне свои
стихи. Он ведь не охотник скармливать слонам черную икру.
— А ты, конечно, подхватил его изречение насчет слона. И, конечно, посодействуешь
ему, поможешь пробить сборник.
— Что же, там попадаются недурные стихи. И, может быть, увидев напечатанными, он
по-настоящему возьмется за дело. За работу. А, может, кто-нибудь настолько его разозлит,
что он напишет действительно стоящие стихи. С душой. Она же у него есть. Пусть это будет
одна-единственная строфа. Но с душой! Ему бы болтать поменьше, тогда бы его душа успела
излиться в стихах. Вот я и подумал: пусть-ка приедет, ведь здесь, чтобы найти слушателя,
надо прошагать четыре мили, да и то сначала Эймос должен признать голубое пальто.
— Ага! — сказала Энн. — Значит, ты его пригласил. Так я и знала, хорошо хоть, что ты
сознался добровольно. Ложись спать, — сказала она. Сегодня ты не написал ни строчки, и
одному господу ведомо, когда теперь напишешь.
Меж тем жизнь шла по-прежнему, налаженно. Ведь ни один поэт, казалось бы, на
другого не похож; этот-то, во всяком случае, не был похож ни на кого. Ведь вскоре
выяснилось, что Энн вообще не видит этого поэта, почти не видит. Похоже, она просто
никогда и не знает, дома ли он, разве что ночью услышит его храп. Поэтому прошли две
недели, прежде чем у нее снова накипело на душе. И на сей раз она даже не расчесывала
волос.
— Сколько же он у нас — две недели или всего-навсего два года?
Энн сидит за туалетным столиком, но ничего не делает, а ведь каждый муж, даже
творческая личность, должен знать, что это — скверный признак. Если вы увидите женщину,
сидящую в полуодетом виде перед зеркалом за туалетным столиком и даже не любующуюся
своим отражением во время разговора, то пора учуять грозу в воздухе.
— Он здесь уже две недели, но мне совершенно не попадается на глаза, если только я
случайно не забреду на кухню, поскольку общество Пинки он предпочитает нашему. В
первую же среду вечером, когда у Пинки был выходной, он куда-то исчез, я еще говорила:
«Какой такт!» А после я узнала, что он поужинал вместе с Пинки у ее родителей и
отправился с ними на молитвенное собрание. То же самое повторилось в воскресенье
вечером, потом в прошлую среду, а сегодня (хоть он и утверждает, что у меня нет ни разума,
ни воображения) он бы удивился, узнав, что в данную минуту воображение рисует мне