Page 125 - Собрание рассказов
P. 125

— На этой колее он шесть дней в неделю добывает хлеб насущный для жены и детей.
               Хуже другое. Эймос молод. Он, наверное, питал иллюзии относительно женщин, пока перед
               ним на речке не предстала та тварь в чем мать родила.
                     — Так  вы  ж  с  миссис  Крейн  в  большинстве. —  Он  посмотрел  на  затылок  жены,  на
               руки, расчесывающие волосы, на нее, возможно, наблюдающую за ним в зеркале, тогда как
               он об этом не догадывается, будучи творческой личностью и прочее, и прочее. — Но ведь он
               поэт, а не поэтесса.
                     — В  таком  случае  он,  чего  доброго, вовсе не  вылезет  из  ванной.  Чего  доброго,  тебе
               придется  трижды  в  день  подавать  ему  туда  поднос  с  едой.  Откуда  у  тебя  такая
               непреодолимая тяга пригревать и кормить подобных типов? Неужто не понимаешь, что они
               считают тебя простофилей? Едят твой хлеб, носят твою одежду и считают нас безнадежными
               мещанами, оттого что еды у нас хватает на посторонних, да к тому же придурками, оттого
               что мы раздаем ее направо и налево. А теперь еще этот, в небесно-голубой хламиде.
                     — Поэзия     —     довольно-таки     изматывающее       ремесло.    Мне     кажется,    ты
               недопонимаешь…
                     — Да мне-то что. Пусть напялит на себя еще и абажур или сковородку. Что ему от тебя
               нужно? Совет или всего-навсего стол и квартира?
                     — Уж, во всяком случае, не совет. За ужином ты могла убедитьмя, какого он мнения о
               моих умственных способностях.
                     — Зато свои он продемонстрировал в полном блеске. Во всем доме ему пришлось по
               душе только одно: пестрая тряпочка на голове у Пинки.
                     — Совет ему не нужен, — сказал Роджер. — Непонятно, зачем он показывает мне свои
               стихи. Он ведь не охотник скармливать слонам черную икру.
                     — А ты, конечно, подхватил его изречение насчет слона. И, конечно, посодействуешь
               ему, поможешь пробить сборник.
                     — Что же, там попадаются недурные стихи. И, может быть, увидев напечатанными, он
               по-настоящему возьмется за дело. За работу. А, может, кто-нибудь настолько его разозлит,
               что он напишет действительно стоящие стихи. С душой. Она же у него есть. Пусть это будет
               одна-единственная строфа. Но с душой! Ему бы болтать поменьше, тогда бы его душа успела
               излиться в стихах. Вот я и подумал: пусть-ка приедет, ведь здесь, чтобы найти слушателя,
               надо прошагать четыре мили, да и то сначала Эймос должен признать голубое пальто.
                     — Ага! — сказала Энн. — Значит, ты его пригласил. Так я и знала, хорошо хоть, что ты
               сознался добровольно. Ложись спать, — сказала она. Сегодня ты не написал ни строчки, и
               одному господу ведомо, когда теперь напишешь.
                     Меж  тем  жизнь  шла  по-прежнему,  налаженно.  Ведь  ни  один  поэт,  казалось  бы,  на
               другого  не  похож;  этот-то,  во  всяком  случае,  не  был  похож  ни  на  кого.  Ведь  вскоре
               выяснилось,  что  Энн  вообще  не  видит  этого  поэта,  почти  не  видит.  Похоже,  она  просто
               никогда и не знает, дома ли он, разве что ночью  услышит его  храп. Поэтому прошли две
               недели, прежде чем у нее снова накипело на душе. И на сей раз она даже не расчесывала
               волос.
                     — Сколько же он у нас — две недели или всего-навсего два года?
                     Энн  сидит  за  туалетным  столиком,  но  ничего  не  делает,  а  ведь  каждый  муж,  даже
               творческая личность, должен знать, что это — скверный признак. Если вы увидите женщину,
               сидящую в полуодетом виде перед зеркалом за туалетным столиком и даже не любующуюся
               своим отражением во время разговора, то пора учуять грозу в воздухе.
                     — Он здесь уже две недели, но мне совершенно не попадается на глаза, если только я
               случайно  не  забреду  на  кухню,  поскольку  общество  Пинки  он  предпочитает  нашему.  В
               первую же среду вечером, когда у Пинки был выходной, он куда-то исчез, я еще говорила:
               «Какой  такт!»  А  после  я  узнала,  что  он  поужинал  вместе  с  Пинки  у  ее  родителей  и
               отправился  с  ними  на  молитвенное  собрание.  То  же  самое  повторилось  в  воскресенье
               вечером, потом в прошлую среду, а сегодня (хоть он и утверждает, что у меня нет ни разума,
               ни  воображения)  он  бы  удивился,  узнав,  что  в  данную  минуту  воображение  рисует  мне
   120   121   122   123   124   125   126   127   128   129   130