Page 52 - Собрание рассказов
P. 52

«Может, она сказала матери», — подумала Элли. Но немного погодя появилась и мать
               и  тоже  уехала  в  город,  не  сказав  ни  слова.  «Значит,  еще  не  сегодня», —  подумала  Элли,
               поднимаясь по лестнице. Дверь бабушкиной комнаты была закрыта. Когда она отворила ее,
               старуха  сидела  в  постели  и  читала  газету;  она  подняла  глаза  —  холодные,  неумолимые,
               неподвижные и не сводила их с Элли, пока та кричала в пустом доме:
                     — Что  мне  еще  делать  в  этом мертвом, проклятом городишке?  Я  бы  работала!  Я  не
               хочу бездельничать. Вы только найдите мне работу — любую, где-нибудь подальше, чтобы
               мне никогда больше не слышать этого названия — Джефферсон.
                     Ее назвали Эйлентия — в честь бабушки, хотя старуха вот уже почти пятнадцать лет не
               слышала ни своего, ни внучкиного, ни любого имени, если только его не кричали ей, как
               сейчас кричала Элли:
                     — Ничего  вчера  не  было!  Не  веришь?  В  том-то  все  и  дело!  Ничего  не  произошло!
               Ничего! Ведь это было бы хоть что-то, хоть что-то…
                     А  старуха  продолжала  сверлить  ее  холодным,  цепким,  недвижным  взглядом
               безнадежно глухой, взглядом, от которого некуда спрятаться.
                     — Ну хорошо! — крикнула Элли. — Тогда я выйду за него замуж. Это тебе нужно?
                     Под вечер она встретилась в городе с Полем.
                     — Как вчера? Обошлось? — спросил он. — Да что с тобой? Или они..?
                     — Нет, ничего. Поль, женись на мне!
                     Они сидели в глубине аптеки, полузаслоненные конторкой для приема рецептов, но в
               любую  минуту  кто-то  мог  появиться.  Она  наклонилась  к  нему  —  бледное,  напряженное
               лицо, накрашенный рот, словно багровый шрам поперек.
                     — Женись на мне. Или будет поздно, Поль.
                     — Я на каждой не женюсь, — сказал он. — Ну же, возьми себя в руки.
                     Она прижалась к нему — вся обещание. Голос у нее был усталый и настойчивый.
                     — Вчера нам помешали… Если ты женишься на мне, я согласна…
                     — Ах, ты согласна. До или после?
                     — До. Теперь. Когда захочешь.
                     — Извини, — сказал он.
                     — Даже если сейчас?
                     — Ну уж сейчас! Возьми себя в руки.
                     — Ну  да,  понимаю.  Только  я  не  верю  тебе.  А  пробовать  поверить  боюсь. —  Она
               заплакала. Он сказал приглушенным голосом, все больше раздражаясь:
                     — Перестань. Говорю тебе, перестань.
                     — Да-да. Хорошо. Я перестала. Значит, не женишься? Говорю тебе — будет поздно.
                     — Нет, черт побери. Я же сказал, что на каждой не женюсь.
                     — Хорошо. Тогда прощай. Навсегда.
                     — Ну что же, раз ты так решила. Только если мы когда-нибудь еще увидимся, помни,
               это будет означать лишь одно. И никакой женитьбы. В следующий раз я позабочусь, чтобы
               не было зрителей.
                     — Следующего раза не будет, — сказала Элли
                     На другой день он уехал. Неделю спустя в мемфисских газетах появилось объявление о
               ее  помолвке.  Этого  молодого  человека  она  знала  с  детства.  Он  был  младшим  кассиром  в
               банке,  но  в  будущем  ему  прочили  место  председателя  правления.  Серьезный,
               рассудительный молодой человек с безупречной репутацией и похвальными привычками, он
               уже целый год наносил ей чинные визиты. Он ужинал у них каждое воскресенье, а когда в
               городе давала спектакль заезжая труппа, что бывало не часто, покупал билеты себе, Элли и
               ее матери. Даже после объявления о помолвке, когда он приходил к Элли, они не сидели на
               темной веранде. Скорее всего он и не знал, что до того она сидела в этой темноте с другими.
               А теперь никто с ней не сидел, и дни тянулись в тупом покое. Иногда по ночам она плакала,
               но не много и не часто; иногда разглядывала в зеркале свой рот и приглушенно всхлипывала
               с тихим отчаянием и сожалением. «Во всяком случае, теперь я буду жить тихо, — думала
   47   48   49   50   51   52   53   54   55   56   57