Page 56 - Собрание рассказов

она подбежала к умывальнику, нащупала кран и завернула его — вода продолжала жалобно
капать, но не так громко. Потом отворила дверь и остановилась, держась за ручку. Пробили
часы под лестницей — прошло полчаса. Она не шевельнулась, и только вздрогнула, словно
от холода, когда пробило час.
Она услышала шаги Поля, едва он вышел из своей комнаты. Она слышала, как он идет
по коридору; слышала, как его рука ищет выключатель. Когда выключатель щелкнул, она
поняла, что стоит с закрытыми глазами.
— Это еще что? — сказал Поль. На нем была пижама ее дяди. — Какого черта…
— Запри дверь, — прошептала она.
— Черта с два! Дура. Набитая дура.
— Поль! — Она вцепилась в него, словно опасаясь, что он убежит, захлопнула за ним
дверь и потянулась к задвижке, но он перехватил ее руку.
— Выпусти меня отсюда! — прошипел он.
Она прижалась к нему, дрожа, не отпуская. Ее зрачки стали огромны.
— Она хочет сказать папе, Поль! Она хочет завтра сказать папе!
Когда ее шепот смолкал, слышался жалобный звук неторопливо падающих капель.
— Что сказать? Что она знает?
— Обними меня, Поль!
— Еще чего! Пусти меня. Пойдем отсюда.
— Она хочет сказать. Только ты можешь что-то сделать. Ты можешь помешать ей.
— Что сделать? Какого черта? Пусти меня!
— Если она даже скажет, это будет уже неважно. Обещай мне, Поль! Скажи, что ты…
— Что я женюсь на тебе? Ты об этом? Я тебе вчера сказал: нет. Пусти же меня!
— Хорошо, хорошо, — горячо зашептала она. — Я верю. Сначала не верила, а теперь
верю. Ладно, не женись. Ты можешь помочь и без этого. — Она прижималась к нему, ее
волосы, все ее тело манили обморочным сладострастием. — Тебе не обязательно жениться
на мне. Так ты согласен?
— На что согласен?
— Слушай. Помнишь тот поворот с низкой белой загородкой, а за ней обрыв, очень
крутой. Если машина пробьет загородку…
— Ну, помню. И что?
— Слушай. Ты будешь с ней в машине. Она не поймет и не успеет даже заподозрить. А
эта загородка машины не задержит, и все решат, что произошел несчастный случай. Она ведь
старая, ей немного надо, одного потрясения хватит, а ты молодой, и может, даже… Поль!
Поль! — С каждым словом голос ее слабел, затихал, прерывался от напряжения, от
безнадежности, а он только смотрел на ее побелевшее лицо, в ее глаза, полные отчаяния и
страстного обещания. — Поль!
— А где же в это время будешь ты? — Она не шелохнулась, и лицо у нее было, как у
сомнамбулы. — А, ясно. Поедешь домой поездом. Так?
— По-оль! — протянула она угасающим шепотом. — Поль!
В момент удара его рука, отказываясь подчиниться собственному движению,
раскрылась и коснулась ее лица долгим дрожащим прикосновением, почти ласково. Он
ухватил ее за шею и снова попытался ударить, и снова его рука воспротивилась — или
что-то в нем воспротивилось. Он толкнул ее, и она отлетела к стене. Потом его шаги стихли,
и тишину снова начал наполнять равномерный стук капель. А потом часы внизу пробили
два, и Элли тяжело шагнула и крепче завернула кран.
Но звук не смолк. Капли словно все падали и падали, пока она лежала на кровати,
вытянувшись на спине, без сна, без мыслей. Они падали все время, пока она с застывшей
гримасой на измученном лице сидела за завтраком, падали, когда они прощались, когда
садились в машину — бабушка между ней и Полем. Даже шум мотора не мог заглушить этот
звук, но тут она вдруг поняла, что это такое. «Это дорожные знаки, — подумала она, глядя,
как они уменьшаются, убегая назад. — А этот я даже помню; теперь осталось всего две