Page 58 - Собрание рассказов

Элли сидела, тихонько всхлипывала и тупо ковыряла ладонь.
— Полно стекла, а я его даже не вижу, — сказала она и всхлипнула, не спуская глаз с
ладони, а теплая кровь медленно стекала на ее платье. Вновь высоко вверху пронесся звук и
замер вдали. Она проводила этот звук взглядом.
_ Еше один проехал, — всхлипнула она. — Даже не остановился посмотреть, вдруг я
разбилась.

ДЯДЯ ВИЛЛИ

I

Да знаю я, что говорят. Говорят, я не сам сбежал из дому, а меня сманил полоумный, и
спасибо я его первый убил, а то бы обязательно он меня угробил через пару дней. А нет бы
сказать, что никто как женщины, джефферсонские праведницы, выжили дядю Вилли из
города, а я от него не отстал и что сделал, то сделал, а почему — потому что знал: дядя
Вилли на свой лад с жизнью прощается, а как сцапают они его снова, так ему крышка
навечно; сказали бы так — правду бы сказали. Меня ведь никто не сманивал, а дядя Вилли
был вовсе не полоумный, хотя и мудрено ему было не свихнуться, уж очень об этом
постарались. Никто меня не заставлял, еще бы сказали, что он меня уламывал, да я и без
всяких прибежал бы как миленький, он и сам это знал. Я почему с ним поехал: потому что
дяди Вилли был самый правильный человек, женщины и те с ним не сладили; он все равно
распрощался с жизнью как надо и помер дай бог всякому, не зря же я ему помогал. Умирают
ведь кто как может, только редко кто может как надо, что мужчины, что женщины, даже и те,
кому позарез надо по-своему кроить чужую жизнь.
Дядей он никому не приходился, но все мы, да и взрослые тоже, называли его вслух
или про себя дядя Вилли. Родни у него не было, одна сестра в Техасе, замужем за каким-то
миллионером по нефтяной части. Жил он сам по себе в беленьком таком ветхом домишечке,
где и родился, на окраине города, вдвоем со старым негром, таким Джобом Уайли; негр был
еще старше его, он стряпал, прибирал и прислуживал в аптеке, какую завел еще дяди Виллин
отец, и у дяди Вилли все шло по-заведенному с Джобовой помощью; за те двенадцать или
четырнадцать лет, что он прожил под морфием, мы — сначала малышня, потом ребятня —
его по-всякому навидались. Мы любили заходить к нему в аптеку: там за немытыми
стеклами всегда было прохладно, тихо и сумрачно — он говорил, что оттого и не ставит
витрин, кто их за такими стеклами разглядит, зато жара не проходит внутрь. А кто у него и
бывал — только деревенские за готовыми снадобьями в бутылочках да негры за костями или
картами: небось, за все сорок лет с рецептом к нему не наведался никто, и газировкой он не
расторговался: стаканы-то были вроде стекол, их мыл старик Джоб, он же мешал сиропы и
готовил мороженое с тех самых пор, как отец дяди Вилли завел аптеку в тысяча восемьсот
пятьдесят каком-то году, и старик Джоб, конечно, стал подслеповат; правда, папа мой
говорил, не оттого, что он тоже колется, а что день и ночь дышит одним воздухом с дядей
Вилли.
Ну а нам-то что — мороженое как мороженое, тем более после бейсбола. В нашем
городке было детское спортивное общество и три команды: дядя Вилли вручал победителям
призы — мяч, биту или маску, и это после всякой игры, хотя посмотреть, как мы играем, ни
разу не пришел; после каждой, я говорю, игры обе команды, а бывало и все три собирались в
аптеке на вручение призов победителю. И мы ели мороженое, а потом перебирались за
рецептурную стойку и смотрели, как дядя Вилли зажигает свою спиртовку, набирает шприц
и закатывает рукав, а от локтя и выше все так и усыпано синими точечками. На другой день,
в воскресенье, мы дожидались его по дворам и с ним вместе шли в воскресную школу, в наш
класс: он сидел и слушал, как мы рассказывали Писание. Учил нас мистер Барбер, и дядю
Вилли он никогда не вызывал. Мы зубрили и потом наперебой толковали про бейсбол до
самого звонка, а дядя Вилли помалкивал, сидел себе такой чистенький, опрятный,