Page 66 - Собрание рассказов

дядя Вилли дал ему три доллара, так он купил бензину, и не кончился бы сейчас бензин, так
он бы нас в жизни не нашел.
Дядя Вилли велел мне ехать в город за бензином, чтобы он мог сразу начать учиться,
но Секретарь на это был не согласен. Наотрез отказался. Самолет, говорит, ладно, дяди
Виллин, пусть даже и он сам, Секретарь, тоже дяди Виллин, пока домой не вернулись, но с
него покамест хватит, налетался. Пришлось дяде Вилли начать на другое утро.
Я аж подумал, что надо будет повалить старика Джоба на землю и держать двумя
руками — так он орал: «Ишь, куда залез, а ну вылезай!» — а потом: «Вот я скажу! Вот я
скажу! Вот я все скажу!» — и мы вместе глядели, как самолет с Секретарем и дядей Вилли
мотался в воздухе и пикировал, будто дядя Вилли задумал напрямую пробиться в Китай, а
потом снова вжик носом вверх и под конец выравнивался, облетал выгон и шел на посадку; и
день за днем старик Джоб орал на дядю Вилли, а работники с полей, вообще все, кто мимо
шел или ехал, останавливались на дороге и смотрели, как самолет приземляется, проезжает
мимо нас, а в нем дядя Вилли и Секретарь как братья родные, ну лицом-то разные, я не о
том, но все равно как зубья у вил на размахе; и было видно, как Секретарь вращает глазами и
вытягивает губы, и почти слышно его «у-ю-ю у-у-уй!» — а дяди Виллины очки сверкают, и
волосы поддувает из-под кепки, вон и свежевымытый целлулоидный воротничок безо
всякого галстука проносится на всем ходу, и старик Джоб орет: «А ну-ка вылезай! А ну
вылезай из этой штуковины!» — а Секретарь кричит: «Дяденька Вилли, вон тот отогни!
Отогни же вон тот!» — и самолет взлетает, пикирует, вскидывает то одно, то другое крыло,
летит на боку, того и гляди так боком и сядет, вот снова бух! — и пыль от него фонтаном,
проносится вскачь, и Секретарь кричит: «Дяденька Вилли же! Отогни-и!» — а вечером в
палатке глаза у дяди Вилли сияют по-прежнему, он и говорить торопится, остановиться не
может, куда ему спать, а поди и не вспоминал, что спиртного капли во рту не было с тех пор,
как надумал купить самолет.
Да ладно, знаю я, что про меня теперь говорят, папа в то утро вместе с миссис
Мерридью подъехал и сразу начал, что, мол, я же белый, без пяти минут мужчина, а
Секретарь и старик Джоб негры, какой с них спрос, а мешали-то ему как раз Секретарь и
старик Джоб. То-то оно и есть, этого им не понять.
Помню, в последний вечер за него враз взялись Секретарь и старик Джоб, тот
подговорил Секретаря сказать дяде Вилли, что он ни за что не выучится летать, а дядя Вилли
осекся на полуслове, встал и посмотрел на Секретаря.
— Ты ведь за две недели летать научился? — спрашивает.
Секретарь говорит: ну, да.
— Это ты-то, паршивый, шкодливый, бестолковый, кучерявый негр?
А Секретарь говорит: ну, я.
— А я университет кончил и сорок с лишним лет заправлял делом на пятнадцать тысяч
долларов, и ты говоришь, я не научусь водить несчастный самолетик на полторы тысячи? —
Потом он поглядел на меня. — Ты тоже думаешь, что мне это не под силу?
Я посмотрел на него и говорю:
— Нет. Я как раз думаю, что вам все под силу.

VII

Не могу я им ничего объяснить. У меня и слов таких нет. Папа мне как-то говорил, что
это определенно: знаешь, так и скажешь. Не знаю уж, кто это там определил, только,
наверно, четырнадцатилетних мальчишек он в счет не брал. Потому что я-то знал, как оно
все получится. И дядя Вилли наверняка знал, знал, что его время уже подошло. Выходит, что
мы оба знали, хоть и не сговаривались, не обсуждали: он бы, что ли, мне стал говорить в тот
день в Мемфисе: поехали, мол, ты мне понадобишься, как раз под рукой будешь, — а я ему:
«Давайте-ка я с вами поеду, ведь понадоблюсь».
Конечно, потому что старик Джоб сходил и позвонил миссис Мерридью. Подождал,