Page 71 - Собрание рассказов

— Дорожные облигации? Ты что, хочешь сказать, что он со своей собачьей отверткой и
до материного секретера добрался?
Тут мама сказала: Джордж! да как ты можешь? — а тетя Луиза прямо затараторила,
даже плакать пока что забыла, и папа смотрел на нее через плечо и говорил: так тетя Луиза,
что ли, хочет сказать, что те пятьсот долларов, которые папа заплатил два года назад, это
было не все? И тетя Луиза сказала, что всего-то было больше, две тысячи пятьсот, только
они не хотели, чтоб дедушка узнал, и бабушка заложила свои дорожные облигации, а теперь,
оказывается, дядя Родни выкупил и бабушкину залоговую расписку, и сами облигации, а
вместо них отдал облигации Давильной компании из сейфа, который стоит у них там в
конторе; а мистер Пруит как увидел, что облигаций Давильной компании не хватает, так стал
их искать, смотрит — а они в банке, потом заглянул в сейф Давильной компании, а там
только и есть, что чек на две тысячи долларов, подписанный дедушкиной фамилией, а
мистер Пруит хоть в Мотстауне и года не прожил, а все ж таки сообразил, что дедушка такой
чек никак не мог подписать, тем более он заглянул в банк, где у дедушки на счету никогда и
не было двух тысяч долларов, ну, мистер Пруит и сказал, что ладно, он придет через день
после праздника, раз тетя Луиза ему под клятвой обещает, что дядя Родни никуда не денется,
и тетя Луиза обещала и пошла наверх уговаривать дядю Родни, что пусть он отдаст мистеру
Пруиту эти ихние облигации, заходит в комнату дяди Родни, где его оставила, а окошко
открыто, и дяди Родни как не бывало.
— Вот чертов Родни! — сказал папа. — А облигации-то? Ты говоришь, никто не знает,
где облигации?
А мы ехали вскачь, потому что перевалили последнюю гору, и в долине как раз был
Мотстаун. И скоро снова запахнет рождеством, вот сегодня день пройдет, и будет вечер, а
там и рождество, а лицо у тети Луизы было как беленая изгородь после дождя, и папа сказал:
да за каким чертом его вообще на работу взяли, какой дурак, а тетя Луиза сказала: мистер
Пруит, а папа ей, что пусть даже мистер Пруит и прожил в Мотстауне считанные месяцы, а
все ж таки должен бы знать, и тут тетя Луиза давай плакать, даже в платок на этот раз не
уткнулась, а мама поглядела на тетю Луизу и тоже в слезы, и папа вытащил кнут и хлестнул
по упряжным, хотя они и так быстро бежали, хлестнул и выругался.
— А, дьявол и все его присные, — сказал папа. — Сразу видно, женатый человек этот
мистер Пруит.
Тут и нам стало видно. Во всех окошках были веночки из падуба, как дома в
Джефферсоне, и я сказал:
— А в Мотстауне, небось, салют палят не хуже, чем в Джефферсоне.
Тетя Луиза с мамой плакали напропалую, и теперь уж папа им говорил:
— Ладно, ладно; с нами Джорджи, это я то есть, а тетя Луиза сказала:
— Именно что! Такая крашеная дрянь, вечерами так и разъезжает по улицам в
пролетке, один только раз миссис Черч к ней наведалась, для порядку только, и то миссис
Черч застала ее без корсета, и миссис Черч сама мне говорила, что от нее несло спиртным.
А папа говорил: ладно, ладно, и тетя Луиза напропалую плакала и говорила, что все это
дело рук миссис Пруит, потому что дядя Родни молодой, что стоит его совратить, тем более,
ему и не попалась пока девушка, на которой бы в самый раз жениться, а папа гнал лошадей к
дедушкиному дому и сказал:
— Жениться? Это Родни-то жениться? Какое ж ему, к черту, удовольствие удирать из
собственного дома, дожидаться темноты у заднего забора и влезать потом по водосточной
трубе в спальню к собственной жене?
Так что когда мы приехали к дедушке, мама с тетей Луизой плакали напропалую.

III

А дяди Родни там как не бывало. Мы зашли, и бабушка рассказала, что Мэнди, это
бабушкина-то кухарка, завтрак готовить не пришла, а домик ее на заднем дворе, и бабушка