Page 48 - Глазами клоуна

— Ты в самом деле не знаешь?
— Нет, — сказал я.
— Ни о чем, я думаю ни о чем, — повторила она тихо.
Я возразил ей, что так не бывает, но она сказала!
— Почему? Бывает. Вдруг я ощущаю пустоту и притом как бы опьянение, и мне
хочется сбросить с себя туфли и платье — освободиться от всего лишнего.
Она сказала мне также, что это такое прекрасное чувство, что она всегда ждет его, но
оно никогда не появляется, когда его ждешь, а всегда приходит нежданно» негаданно, и что
это чувство, как вечность. Несколько раз на нее «находило» и в школе; мне вспоминаются
телефонные переговоры между матерью и классной наставницей Генриэтты, возмущение
матери и ее слова:
— Да, да, истерия, вы совершенно правы... накажите ее построже.
Похожее чувство — прекрасное чувство полной пустоты — появляется у меня иногда
при игре в рич-рач, если она длится более трех-четырех часов; я ничего не слышу, кроме
стука костей, тихого шелеста передвигаемых фигурок и легкого звона, когда фигурку
сбивают. Даже Марии, которая больше любит играть в шахматы, я привил страсть к
рич-рачу. Для нас это было как наркотик. Иногда мы играли по пять-шесть часов подряд, и
на лицах официантов и горничных, которые приносили нам чай или кофе, я видел то же
выражение страха и злобы, какое появлялось на лице матери, когда на Генриэтту
«находило»; иногда они говорили: «Невероятно!» — то же, что говорили люди в автобусе в
тот день, когда я ехал от Марии домой. Мария придумала очень сложную систему записи по
очкам, очки насчитывались в зависимости от того, где сбивалась фигурка, твоя или
партнера» получалась любопытная таблица, и я купил Марии четырехцветный карандаш,
чтобы ей легче было обозначать, как она выражалась, наши «активы и пассивы». Иногда мы
играли в рич-рач во время долгих поездок по железной дороге, вызывая удивление всех
серьезных пассажиров... И вот я вдруг заметил, что Мария играет со мной только ради моего
удовольствия и успокоения, играет, чтобы дать разрядку моей «творческой натуре». Мысли
ее витали где-то далеко. Все началось несколько месяцев назад; я отказался поехать в Бонн,
хотя в моем распоряжении было пять дней, свободных от выступлений. Не хотел я ехать в
Бонн. Я боялся их «кружка», боялся встречи с Лео, но Мария все время твердила, что она
должна еще раз подышать «католическим воздухом». Я напомнил ей, как после первого
вечера в этом «кружке» мы возвращались из Бонна в Кельн, какие мы были усталые,
несчастные и подавленные и как она все время повторяла: «Ты такой хороший, такой
хороший!», а потом заснула, привалившись ко мне на плечо, и только в испуге подскакивала,
когда проводник выкликал на перроне названия станций: Зехтем, Вальберберг, Брюль,
Кальшейрен; каждый раз она вздрагивала и подскакивала, и я опять клал ее голову к себе на
плечо. А потом мы вышли на Западном вокзале в Кельне, и она сказала: «Лучше бы мы
сходили в кино». Я напомнил ей все это, когда она заговорила о «католическом воздухе»,
которым ей надо подышать, и предложил пойти в кино или на танцы, а не то поиграть в
рич-рач, но она покачала головой и собралась в Бонн одна. Слова «католический воздух»
ничего не говорят мне. В конце концов, мы ведь тогда жили в Оснабрюке и воздух там не
мог быть таким уж некатолическим.

11

Я пошел в ванную, открыл кран с горячей водой и бросил в воду немного тех
ароматических экстрактов, которые приготовила для меня Моника Зильвс. Принимать ванну
почти так же хорошо, как спать, а спать почти так же хорошо, как делать «то самое». Так это
называла Марля, и мысленно я всегда употребляю ее выражение. У меня не укладывается в
голове, что она будет делать «то самое» с Цюпфнером» я так устроен, что просто не в силах
вообразить себе ничего подобного, так же как когда-то не в силах был рыться в белье Марии.
Моей фантазии хватает только на то, чтобы представить себе, как Мария будет играть с