Page 58 - Глазами клоуна

— Ваше постоянное местожительство? — спросила женщина.
Я дал ей наш боннский адрес. Она встала. Ее коллега бросил взгляд на открытый
платяной шкаф.
— Это платья фрейлейн Деркум? — спросил он.
— Да, — сказал я.
Он с «многозначительным» видом взглянул на свою напарницу, но та только пожала
плечами, он тоже пожал плечами, еще раз внимательно посмотрел на ковер, увидел пятно,
нагнулся, потом посмотрел мне в глаза, словно ожидая, что сейчас я сознаюсь в убийстве.
После этого они удалились. Весь спектакль до самого конца был проведен с отменной
вежливостью. Как только они ушли, я поспешно уложил чемоданы, велел принести счет,
вызвал с вокзала носильщика и уехал ближайшим поездом. Хозяину я заплатил даже за
непрожитый день. Багаж я отправил во Франкфурт, а сам сел в первый попавшийся поезд,
который шел в южном направлении. Мне было страшно, и я хотел скорее уехать. Укладывая
чемоданы, я обнаружил кровь на полотенце Марии. Даже после того, как я наконец-то
дождался франкфуртского поезда, я все боялся, что чья-то рука ляжет мне на плечо и
незнакомец в штатском у меня за спиной вежливо спросит: «Сознаетесь?» И я бы сознался в
чем угодно. Было уже за полночь, когда я проезжал Бонн. Но у меня не появилось ни
малейшего желания выйти.
Я поехал дальше и прибыл во Франкфурт около четырех утра, остановился в гостинице,
которая была мне не по карману, и позвонил в Бонн Марии. Я боялся, что ее не окажется
дома, но она сразу же подошла к телефону и сказала:
— Ганс, слава богу, что ты позвонил, я так беспокоилась.
— Беспокоилась? — спросил я.
— Да, — ответила она, — я звонила в Оснабрюк, и мне сказали, что ты уехал. Я сейчас
же еду во Франкфурт. Сейчас же.
Я принял ванну, заказал в номер завтрак и заснул; часов в одиннадцать меня разбудила
Мария. Ее как будто подменили, она была очень ласковая и, пожалуй, даже веселая. Я
спросил ее:
— Ну как, надышалась католическим воздухом?
Мария засмеялась и поцеловала меня. О встрече с полицией я ей ни слова не сказал.

13

Некоторое время я раздумывал, не подлить ли мне еще раз горячей воды, но вода в
ванне уже никуда не годилась, и я понял, что пора вылезать. От воды колену стало хуже, оно
опять распухло и совсем затекло. Вылезая из ванны, я поскользнулся и чуть было не упал на
красивый кафельный пол. Я решил сейчас же позвонить Цонереру и попросить, чтобы он
пристроил меня в какую-нибудь акробатическую труппу. Растеревшись полотенцем, я
закурил и начал разглядывать себя в зеркале: здорово я осунулся. Зазвонил телефон, и на
секунду у меня проснулась надежда, что это Мария. Но звонок был не ее. Может быть,
звонил Лео. Хромая, я добрался до столовой, снял трубку и сказал:
— Алло.
— Надеюсь, — произнес Зоммервильд, — вы не прервали из-за меня двойное сальто.
— Я не акробат, а клоун, — сказал я, приходя в бешенство, — и разница между этими
профессиями, во всяком случае, такая же большая, как между иезуитом и доминиканцем... А
если уж я решусь на что-нибудь двойное, так не на сальто, а на убийство.
Он засмеялся:
— Шнир, Шнир, — сказал он. — Вы меня не на шутку тревожите. Неужели вы
приехали в Бонн только для того, чтобы объявить нам всем по телефону войну?
— Разве я вам звонил? — спросил я. — По-моему, вы позвонили мне.
— Это не так уж важно, — возразил он.
Я молчал.