Page 59 - Глазами клоуна

— Я прекрасно знаю, — начал он опять, — что вы меня недолюбливаете, не
удивляйтесь, но я вас люблю, вы должны только признать за мной право проводить в жизнь
определенные принципы, в которые я верю и которые я представляю.
— Если потребуется, то даже силой, — сказал я.
— Нет, нет, не силой, а всего лишь с надлежащей настойчивостью, возразил
Зоммервильд; он произносил слова очень четко, — как это необходимо в деле с известной
нам особой.
— Почему вы называете Марию «особой»?
— Потому что, с моей точки зрения, очень важно рассматривать это дело как можно
более объективно.
— Вы глубоко заблуждаетесь, прелат, — сказал я, — это дело в высшей степени
субъективное.
Я мерз в халате; сигарета намокла и курилась кое-как.
— Если Мария не вернется, я убью не только вас, но и Цюпфнера.
— Ради бога, не впутывайте сюда Хериберта, — сказал он сердито.
— Хорошенькие шуточки, — сказал я, — некий господин уводит у меня жену, но как
раз его-то и нельзя впутывать.
— Он не некий господин, а фрейлейн Деркум не была вашей женой... И потом никто ее
у вас не уводил, она сама ушла.
— Совершенно добровольно, не так ли?
— Да, — подтвердил он, — совершенно добровольно, хотя, возможно, в ней боролись
чувственное и сверхчувственное начала.
— Ах так, — сказал я, — в чем же вы видите сверхчувственное начало?
— Шнир, — прервал он сердито, — я считаю вас, несмотря ни на что, хорошим
клоуном... но в богословии вы совершенно не сведущи.
— Я сведущ в нем ровно настолько, чтобы понять, — сказал я, — что вы, католики,
поступаете со мной, неверующим, так же жестоко, как иудеи поступали когда-то с
христианами, а христиане с язычниками. Вы мне все уши прожужжали: закон, богословие...
и все это, в сущности, из-за какого-то идиотского клочка бумаги, который должно выдать
государство, да, государство.
— Вы путаете повод и причину, — сказал он, — но я вас понимаю, Шнир, я вас так
хорошо понимаю.
— Ничего вы не понимаете, — сказал я, — и в результате заповедь о супружеской
верности будет нарушена дважды. Один раз Мария нарушит ее, выйдя замуж за вашего
Хериберта, второй раз она ее нарушит, когда в один прекрасный день опять сбежит ко мне.
Ну, конечно, я мыслю недостаточно тонко и я недостаточно творческая личность, а главное,
недостаточно хороший христианин, чтобы какой-нибудь прелат мог сказать мне: «Лучше бы
вы, Шнир, продолжали свое внебрачное сожительство».
— Вы не улавливаете самого существенного — богословского различия между вашим
случаем и тем, о котором мы в свое время спорили.
— А в чем различие? — спросил я. — Видимо, в том, что у Безевица более
чувствительная натура... и что для вашего католического общества он тяжелая артиллерия.
— Да нет же, — он и впрямь рассмеялся. — Нет. Различие церковно-правовое. Б. жил с
разведенной женой, на которой при всем желании не мог жениться по церковному обряду, в
то время как вы... одним словом, фрейлейн Деркум не была разведенной женой и вашему
браку ничто не препятствовало.
— Я же согласился подписать эту бумажку и был готов даже вступить в лоно церкви.
— Готовы из чистого презрения.
— Хотите, чтобы я притворялся верующим, изображая чувства, которых у меня нет?
Раз вы требуете соблюдения чисто формальных условий, настаиваете на праве и на законе...
тогда почему вы упрекаете меня в отсутствии чувств?
— Я вас ни в чем не упрекаю.