Page 61 - Глазами клоуна

— Я вовсе не богохульствую, — сказал я. — Допустим, я могу уважать то, что
недоступно моему пониманию. Но я считаю роковой ошибкой, когда молодой девушке,
которая не собирается идти в монастырь, предлагают брать пример с девы Марии. Как-то раз
я даже прочел целую лекцию на эту тему.
— Да ну! Где же? — спросил он.
— Здесь, в Бонне, — ответил я, — молодым девушкам в группе Марии. Я специально
приехал из Кельна к ним на вечер, показал им несколько сценок и побеседовал с ними о деве
Марии. Спросите Монику Зильвс, прелат. Конечно, я не мог рассказать девушкам о том, что
вы именуете «вожделением плоти»! Вы слушаете?
— Слушаю, — сказал он, — и поражаюсь. Вы впадаете в довольно-таки фривольный
тон, Шнир.
— Черт возьми, прелат, — сказал я, — ведь акт, ведущий к рождению ребенка, до
некоторой степени фриволен... впрочем, если желаете, мы можем потолковать об аисте. Но
все ваши речи, проповеди и учения, касающиеся этой откровенной стороны жизни, —
сплошное лицемерие. В глубине души вы считаете все это свинством, узаконенным браком в
целях самозащиты от человеческой природы... или же строите себе всякие иллюзии,
противопоставляя телесную любовь всем другим чувствам, сопутствующим ей... Но как раз
эти сопутствующие чувства и есть самое сложное. Даже законная жена, с трудом выносящая
своего супруга, связана с ним не только телесно... да и самый пропащий пьяница, который
идет к проститутке, ищет у нее не только телесной любви, так же как и сама проститутка. Вы
обращаетесь с любовью, как с бенгальским огнем... а она — динамит.
— Шнир, — сказал он вяло, — я поражен, как много вы размышляли на эту тему.
— Поражены? — закричал я. — Лучше бы вы поражались тупоголовым животным, для
которых их жены — не что иное, как законная собственность. Спросите у Моники Зильвс,
что я говорил тогда девушкам. С тех пор как я узнал, что принадлежу к мужскому полу, я
почти ни о чем так много не думаю... И это вас поражает?
— У вас отсутствует всякое, даже самое минимальное представление о праве и законе.
Ведь чувства, какими бы они ни были сложными, должны быть упорядочены.
— Да, — сказал я, — с вашими порядками мне пришлось познакомиться. Вы сами
толкаете природу на тот путь, который именуется путем прелюбодеяния... а когда природа
приходит в столкновение с законным браком, вам становится страшно. Тогда вы каетесь,
получаете отпущение грехов, снова грешите, и так далее... Зато все у вас упорядочение и
законно.
Он засмеялся. Смех его звучал пошло.
— Шнир, — сказал он, — я начинаю понимать, что с вами. Очевидно, вы, как все ослы,
однолюб.
— Оказывается, вы и в животных ничего не смыслите, — сказал я, — не говоря уже о
homo sapiens. Ослов никак не назовешь однолюбами, хотя у них морды святош. У ослов
совершенно неупорядоченные половые отношения. Моногамны только вороны, колюшки,
галки и отчасти носороги.
— Но не Мария, — сказал он. Видимо, он сразу понял, что нанес мне этой короткой
фразой тяжелый удар, и, понизив голос, добавил: — Весьма сожалею, Шнир. Я искренне
хотел бы, чтобы всего этого не произошло. Поверьте!
Я молчал. Потом выплюнул окурок на ковер и проследил за тем, как горящий табак
рассыпался и выжег в ковре маленькие черные дырочки.
— Шнир! — воскликнул он с мольбой. — Вы верите по крайней мере, что мне все это
тяжело говорить?
— Какая разница — верю я или нет? — спросил я. — Но, если желаете, пожалуйста, —
верю.
— Вы так много думали о человеческой природе, — сказал он, — а ведь, следуя
природе, вы должны были поехать за Марией, бороться за нее.
— Бороться, — сказал я, — разве это слово значится в ваших проклятых законах о